играть первую скрипку в оркестре европейских держав. И скажу прямо — держав всего мира! Это, однако, привело к тому, что Англия, Франция и Россия тесно сомкнули свои ряды, дабы этому помешать. Своим сплочением они хотели бы душить нас до тех пор, пока мы не падем перед ними на колени. Но этому не бывать. Никогда!.. Ты знаешь, в какую семью я вошел, женившись. А ведь Манмесманы, Круппы, Сименсы — я мог бы назвать еще целый ряд других имен — это истинные Зигфриды современной эпохи, на плечах которых зиждется подлинная слава и могущество германской империи! И они никогда не допустят, чтобы кто-либо отказывал ей в том месте, какое ей по праву принадлежит в мире. Сейчас размежевание двух соперничающих лагерей — уже данность. Это и младенцу ясно. На одной стороне англо-франко-русский альянс, на другой — Германия и вы.
— А Италия, Болгария, Румыния, Турция?..
Берт, в общем-то, рад был тому, что его перебили, передышка давала ему, во-первых, возможность долить себе и выпить — после столь длинного монолога он уже ощущал сухость в горле, — а во-вторых, благодаря ей еще раз представился случай показать брату, как узки рамки его провинциального взгляда на вещи.
— Болгария? Румыния? Помилуй, что это такое? Я говорю о европейских государствах, а эти, эти… я называю их просто гуцулами. Ну, еще Турция куда ни шло, поскольку она расположена у Дарданелльского пролива и таким образом владеет ключом к русскому Черному морю. Об итальянцах я отказываюсь говорить. При виде их я застегиваю карман и затыкаю уши, чтобы не слышать их тарара?. В сущности, единственный союзник Германии, союзник, обладающий каким ни на есть весом с военной точки зрения, — это вы. Но долго ли продержится этот ваш рейх в целости и сохранности?
— То есть? — на этот раз венский Шенбек нахохлился и рискнул принять обиженный вид.
— Не хочешь ли выпить? Главное — спокойствие, спокойствие! Долей себе! Не знаю, сознаешь ли ты это, но, между нами говоря, уладить разногласия с теми можно лишь одним способом — войной!
Рука венского Шенбека позволила бокалу с вином опуститься на поверхность стола так резко, что брат даже потерял нить своих рассуждений и стал смотреть, не разбилось ли стекло.
— Вот видишь, какие вы, — Берт страдальчески покачал головой, — просто истерики! Чего вы, скажи на милость, боитесь? Что дело дойдет до войны? Разумеется, дойдет. Вопрос только в том: когда? А теперь слушай внимательно: коль скоро мы исходим из факта, что военное решение неизбежно и является единственно возможным, так зачем же нам ждать, пока остальные подготовятся к войне и перережут нам горло? Таким образом, остается лишь определить, когда следует взяться за оружие в порядке самообороны. И я тебе говорю: час пробил. Это не значит, что все произойдет сегодня или завтра или именно в этом году, но речь идет, так сказать, о современном периоде! Понимаешь? Смотри, начнем, скажем, с России, которая вас, австрийцев, больше всего страшит как защитница и покровительница Сербии, балканских славян вообще. Так вот, Россия. Не сегодня завтра она начнет оснащать свою армию новым оружием. И что же, мы должны ждать, когда она перевооружится? Далее — Англия; вовремя превзойти ее на море мы уже не успеем, но что из этого следует? Что в ходе молниеносной войны мы должны уничтожить ее европейских союзников прежде, чем начнет оказывать свое действие какая-нибудь морская блокада англичан. Ну а теперь Франция. Вот против нее у нас есть средство, то бишь средство стратегическое, причем настолько эффективное… извини, понимаешь… хоть ты мне и брат, сказать тебе об этом я ничего не могу, не могу. Но ведь ты знаешь, что значит, когда кто-то у кого-то в руках? Этим все сказано. Ну и наконец мы добрались до вас, пока что вы еще держитесь вместе. Но с каждым годом все больше и больше расслаиваетесь. Не знаю… но эта ваша дурацкая национальная политика, эти бесконечные свидетельствующие о вашей слабости тяжбы с чехами, это опасливое подобострастие в отношениях с мадьярами… Будь мы на вашем месте… э, да что там говорить. Короче, мы не можем ждать, когда ваше положение станет еще более плачевным; сейчас у вас еще есть армия, пусть и не первоклассная, но по крайней мере сковать какую-то часть неприятельских сил вы можете. Так что summa summarum{[54]} именно сейчас самое подходящее время…
— Полагаю, господа, сейчас самое время выпить черный кофе.
Госпожа Шенбек, сама о том не догадываясь, вышла словно в водевиле на заранее предусмотренную реплику, чтобы своим вторжением прервать важный консилиум двух братьев.
Разговор сразу же перешел в русло тривиальной светской беседы, которая, сообразно правилам хорошего тона, избегала сколько-нибудь серьезных тем. Хозяйка дома подсела к мужчинам, и надворный советник впервые за долгое время преисполнился искренней благодарности к жене, избавившей его от тягостного ощущения, которое томило Шенбека во все время братнина монолога, когда восхищение, страх, уважение, изумление срастались в единую глыбу дурного предчувствия.
Но облегчение, увы, наступило ненадолго. Берт, стремившийся перейти в разговоре к сюжетам более интимным, прежде всего семейным, не нашел ничего лучшего, как выразить недоумение по поводу замены обслуживающего персонала у Шенбеков.
— Что это ты, брат, учудил? Ведь когда я был здесь последний раз, у вас жила эдакая прехорошенькая девица! Кажется, она была француженкой, если мне не изменяет память. Почему вы от нее отказались?
Шенбек пытался сделать вид, будто ответить на этот вопрос полагается хозяйке дома. Но госпожа Шенбек была вовсе не намерена облегчить его задачу. С подчеркнутой невозмутимостью она усердно потчевала гостя линцской сдобой, а когда молчание начало уже становиться неловким, обратилась с невинным видом к супругу:
— Ну так скажи, отчего ты этой девушке велел убраться в течение часа.
Взгляды супругов встретились наподобие того, как встречаются под водой мины. Правда, глаза надворного советника вовремя скользнули в сторону…
— Как же это было… Собственно, я уж и не помню…
— Ну постарайся вспомнить. — Редко когда слышал Шенбек в голосе жены столько прямо-таки нарочитой ласковости. — Ты же сам тогда нашел, что она слишком соблазнительна, как женщина соблазнительна для…
Она не договорила. Все-таки в последний момент она милостиво дала ему возможность вывернуться. Он этим воспользовался.
— Ах, да. Это было из-за Фреди. Ведь мальчик подрастает, и как знать…
Таким образом, ужин у Шенбеков закончился все же примирением; братья остались братьями, супруги — супругами, и над их квартирой и домом, над Рингштрассе, над расположенным неподалеку парламентом и статуей Афины Паллады, над всей Веной, как и над всей Австро-Венгрией, над всей Европой простерлось ночное небо, усеянное сверкающими звездами, — ах, какие неведомые бури, возможно, свирепствуют на них именно сейчас?! — но для землян оно было исполнено тишины и разверзалось темными далями, куда простые смертные возносят в страхе свои мечты и помыслы, добрые и злые.
III
1914
1. С НОВЫМ ГОДОМ, С НОВЫМ СЧАСТЬЕМ!
«Право лиду», 1.1.1914.
Вперед!
В непрерывном потоке времени человечество установило годовые вехи. В неистовом вихре мировой истории оно на мгновение останавливается, чтобы оценить прошлое и заглянуть в будущее… И выводы его столь же различны, сколь различны интересы нынешнего капиталистического общества, внутренне неоднородного, сотрясаемого всем и всеми; общества, где класс угнетает класс, человек — человека; где идет яростная борьба всех против всех, словно человечество до сих пор подчинено жестоким законам
