Только бы не пошёл дождь! Стрекоза озабоченно посмотрела на небо. Сегодня была её очередь ехать в Борденслебен в больницу. Вальтер Бауман выразил желание каждую неделю просматривать дневники и домашние работы учеников. Между интернатом и больницей была установлена регулярная связь. Каждую пятницу специальный курьер — эту обязанность поочерёдно исполняли все ребята — привозил Бауману тетради. Воспитатель просматривал их и делал пометки на полях. А в воскресенье, когда ребята были свободны и приходили навестить Баумана, они забирали тетради обратно.
Двенадцать часов тридцать минут. Обеденный перерыв уже кончился. Ученики собрались во дворе имения.
Из конторы вышел Александр Кнорц.
— Опять вы сбились в кучу, как стадо свиней! — зарычал он. — Так дело не пойдёт! Будьте любезны встать как следует.
Прежде чем отослать ребят на работу, Кнорц любил, как он сам это называл, «принять парад».
Порядок прежде всего! С самым свирепым видом Кнорц пересчитал всех учеников.
Рената подняла руку.
— Стрекоза переодевается. Она должна отвезти Бауману наши тетради, — сообщила она.
— Что? Как? — Александр Кнорц с изумлением посмотрел на Ренату. — А чей это приказ?
Приказ? Ученики начали подталкивать друг друга локтями. Собственно говоря, никто им этого не приказывал.
— Мы просто договорились с герром Бауманом, — заявил Заноза.
Александр Кнорц недовольно покачал головой:
— Это не годится, господа! Не годится! У нас есть только одна договорённость: все без исключения ученики должны выходить на работу. Остальное меня не интересует. Такого самоуправства я не потерплю. Герр Бауман числится больным. За всё сейчас отвечаю я. До чего мы докатимся, если половина всех учеников договорится уехать в больницу!
Кнорц вошёл в раж. Он кричал, ругался и наконец приказал Али-бабе позвать Стрекозу.
— А ну, давай-давай! Поторапливайся! Беги что есть духу! — прокричал он вслед убегавшему Эппке.
Али-баба умчался. Через минуту он уже возвратился обратно со Стрекозой. Пёстрая юбка Стрекозы развевалась на ветру. Ярко-зелёный джемпер плотно облегал статную фигуру девушки.
— Ты переоденешься в рабочий костюм и никуда не поедешь! — приказал заведующий хозяйством. — Достаточно, если в воскресенье кто-нибудь из вас отправится в больницу. В рабочие дни у нас нет времени. Дорога каждая минута. Ученики ведь и так работают лишь половину недели.
Глаза у Стрекозы стали круглыми. Она не знала, что сказать. Ребята зашумели. Они были возмущены.
— Герр Кнорц, Бауман просматривает наши дневники, это тоже важно, — упрямо заявил Факир.
— Что важно, я и сам знаю. Так дело не пойдёт! Кто недоволен, может жаловаться. Хоть самому господу богу!
Шум становился всё громче и громче.
— Жаловаться? Хорошо, мы будем жаловаться. Эй, Заноза, Рената! Даром, что ли, мы выбирали вас в бригадиры? Идите к директору! Этого мы не допустим!
Александр Кнорц с трудом сдерживался. Он весь кипел. Это настоящий бунт! Восстание! В прежние времена такого бы никогда не допустили. Всех бы примерно наказали. Зачинщиков удалили бы, а всю банду заставили стоять руки по швам. Да, в прежние времена было не так, не так… Он видит, что Рената и Заноза с высоко поднятыми головами идут в контору. Они хотят поговорить с директором, но Харнака нет.
— Что случилось? — Вместо Харнака неожиданно появляется Мукке.
Заноза рассказывает ей всё, что случилось. Ренате остаётся только время от времени кивать головой в знак согласия.
Мукке не задаёт лишних вопросов.
— Коллега Кнорц, пожалуйста, зайдите ко мне на минуточку.
Она зовёт заведующего хозяйством в контору. Через пять минут после этого Стрекоза получает разрешение на поездку в больницу.
— Алло, девочка! Передай от меня привет коллеге Бауману, — говорит Хильдегард Мукке.
Стрекоза утвердительно кивает головой. Ученики посмеиваются.
Кнорц чувствует, что его авторитет под угрозой.
— Что вы здесь околачиваетесь? — кричит он на учеников. — Лентяи! Расходитесь по своим местам! А ну, давай-давай!..
На этот раз его «давай-давай» действует. Вся компания, горланя, убегает.
Стрекоза одолжила у Бритты велосипед. Проезжая через Борденслебен, она внезапно заметила Куниберта Мальке, который несколько дней назад покинул интернат. Куниберт стоял с пустой кошёлкой под мышкой на рыночной площади и внимательно слушал разглагольствования болтливого уличного торговца, который без устали расхваливал всем встречным и поперечным патентованный консервный нож системы «Пфификус». Стрекоза остановилась.
— Алло, Профессор! — Она знаком подозвала Куниберта.
Тот робко приблизился.
— Добрый день, Кунибертик! Что ты здесь делаешь?
— Добрый день!
Куниберт в смущении размахивал кошёлкой.
— Ну как, учишься на портного?
Куниберт оттопырил нижнюю губу:
— Нет.
— А вообще-то ты где-нибудь учишься?
Куниберт отрицательно мотает головой.
— Ну ничего. Ты ещё устроишься. Я буду держать за тебя кулаки. Прощай!
Стрекоза поехала дальше. Перед окружной больницей она слезла с велосипеда и, взяв сумку с тетрадями, прошла в тихий больничный вестибюль с двойными стеклянными дверями.
Инвалид-привратник, прихрамывая, вышел ей навстречу.
— Сегодня приёма нет, фрейлейн.
Стрекоза не отступала.
— Я приехала из народного имения Катербург. Мне надо передать кое-что нашему воспитателю. Он лежит в сорок седьмой палате, на втором этаже. Это служебное дело, — сказала она важно.
— Ну ладно, иди. Только смотри, чтобы тебя не заметил главврач.
Стрекоза поднимается по лестнице и проходит через светлый коридор. Каблуки её стучат, хотя девушка изб всех сил старается производить как можно меньше шума. А вот и палата номер сорок семь. Бауман лежит в отдельной комнате. Его больная нога подвешена к какому-то сооружению, напоминающему виселицу. На ночном столике много книг.
— Входи, девочка. Бери стул и садись. Расскажи мне, что творится на белом свете. От скуки здесь можно с ума сойти!
Вальтер Бауман заметно повеселел. На время он забыл о боли. Он даже отпустил какую-то забавную шутку, над которой они вместе со Стрекозой смеются, как дети.
— Герр Бауман! Я только что встретила нашего Профессора.
Стрекоза рассказала, что Куниберт до сих пор ещё не учится.
Вальтер Бауман задумчиво слушает её. Он вспоминает 6 своём разговоре с матерью Куниберта. Это было как раз в тот день, когда с ним произошло несчастье. Он тогда наобещал фрау Мальке золотые горы. «Не беспокойтесь, фрау Мальке, — говорил он ей, — ваш мальчик будет хорошим портным. Мы его устроим. Я помогу вам в этом»… А теперь? Баумана мучит совесть. Ах, если бы он мог чем-нибудь помочь Куниберту! Ведь мальчик фактически остался на улице. Нельзя терять ни одного дня. А во всём виновата эта проклятая нога! Из-за неё он ничего, решительно ничего не может предпринять. А что, если…
