— Прости, — повторила она снова, похлопала его по большому плечу и отвернулась.
Наверное, так и впрямь проще, думал Пирс; никаких новых ненужных имен. И все-таки его еще долго не оставляло ощущение, что существует по крайней мере еще одна женщина, какая-то не такая, которая не является ни той ни другой, ни обеими и ни одной из них — с какой-то другой, собственной историей. Никакое тщательное восстановление фактов не могло стереть ее до конца.
Жена Майка и подружка Споффорда — раз. Подруга Майка и спутница Пирса на лодочной прогулке — два. Все прочие были, опять же, либо первой, либо второй, но только с разных сторон, звезды утренние и они же вечерние, полная луна и полумесяц.
Он понимал, что ошибся, полагая, что это с Роузи, Роузи Расмуссен, Роузи Мучо у него почти что сладилось дело в спальне Феллоуза Крафта, что у него с ней… что он и она… Но нет.
Ошибка. Это просто его собственный Адам стал показывать норов, слепец, на промах которого Пирсу теперь все время приходилось делать поправку.
А что, если, не дай бог, было, все-таки было?
И с женщиной Споффорда тоже (ведь так? Правильно, именно так и есть.) Он ощутил внезапную вспышку комического стыда за грех, которого дважды избежал по причине собственной несообразительности, и рассмеялся. Если эти люди, среди которых он собрался пожить, — эти благоразумные и счастливые люди, тихие, как залитая солнцем лужайка, — собирались и дальше дурачить его таким вот способом, быстро меняясь ролями, тогда он, конечно, зря сказал Споффорду, что скоро исчерпает их всех.
День обещал быть жарким. Он раздобыл кофе и уселся с ним за столик возле буфета под полосатым зонтом; открыл «Soledades», возвращенные Споффордом.
Одиночество Первое. В сладко-цветущую пору. Начинается с кораблекрушения, заканчивается свадьбой; как доброе большинство романов, подумал Пирс, как многие из шекспировских историй.
Но, кстати, совсем не как у него. Кстати.
И вдруг внезапный страшный удар, кошмарный приступ удивления, что все и впрямь именно так и было, вновь потряс его до самой глубины души. Именно так все и было. Медленно и аккуратно он положил ногу на ногу и отпустил страницы «Одиночеств» — они закрылись веером.
Безбрачие — даже тот строжайший обет, который Пирс наложил на свое сердце и на свои ближайшие жизненные планы — не обязательно означал целомудрие. Н-да, с целомудрием, похоже, придется повременить, подумал он — в той мышиной возне, которая, судя по всему, потихоньку закрутилась вокруг него, целомудрие есть вещь нестаточная. Он поднял глаза. Все летное поле — во всяком случае, все приспособленные для этой цели аппараты, — очевидно, уже поднялись в небо; они висели в воздухе на разных расстояниях от него, большие и маленькие небесные тела, как наглядное пособие к уроку о третьем измерении.
Вдалеке, неся крохотные невидимые фигурки, вился черный «Ворон».
Ему надо быть очень осторожным, вот и все; зная себя, зная свое нынешнее состояние.
Но ведь есть и другие истории, подумал он. Например, вот эта, о человеке, потерпевшем кораблекрушение; он остался без одежды, без всего, но он прокладывает себе дорогу умом и решительностью (а может быть, и без волшебных помощников не обошлось), и после многих приключений становится королем той безвластной страны, в которую попал.
А затем, гораздо позже, вновь отправляется в путь…
С той высоты, на которую поднялся «Ворон», вещи и люди тоже стали чем-то, похожим на иллюстрацию, они приобрели тот аккуратный игрушечный вид, какой предстает с самолета: беззвучно катились уменьшенные модельки автомобилей, луга и дома казались неестественно чистыми и ненастоящими. Относительность. Роз Райдер глядела вниз, слегка облокотившись руками на обитую холстом корзину, ощущая ногами ту пустоту, которая отделяла их от земли.
Она видела, как Пирс побрел в сторону, прочь от того места, где стояли Роузи Мучо и Споффорд, но не заметила, куда он делся.
Можно ему помахать, подумала она, если увижу, что он смотрит вверх. Но она потеряла его из виду.
Пирс Моффет — смешное имя, что-то острое и мягкое разом.
Когда включали горелку, Сэм тоже разражалась ревом, уткнувшись отцу в плечо; да и когда шум стихал, она не ослабляла хватку, и Майк никак не мог заставить ее поднять голову и посмотреть вокруг.
— Видишь больницу? — говорил он. — Видишь, где папа работает? Эй, Сэм…
Если бы у нее был ребенок, решила Роз, если бы она поняла, что беременна, она бы никогда не сообщила об этом папаше. Родила бы потихоньку, так, чтобы он в жизни его не увидел и даже не знал о его существовании. Роз представила себе, как она встречается с этим парнем через много лет, скажем, в ресторане, они сидят, лениво болтают о прошлом; а где-то там, подрастая, играет ребенок. Втайне.
Сидевший рядом с ней аэронавт снова включил горелку; ее шум потряс Роз, как удар, заставив содрогнуться что-то глубоко внутри. Земля отодвинулась. По законам Климаксологии, Метода, который Роз прикладывала к собственной жизни, этот небесно-голубой денек был первым днем Года Подъема, ведущего к плато двадцати восьми лет; и, несмотря на предупреждения Майка, что Климаксология — не пророчество, она верила, верила, верила, что этот год станет для нее удачным. Все переменится к лучшему. Она чувствовала это с потрясающей, как пламя горелки, силой, нутром чуяла.
— Смотри, Сэм. Роз не боится. Роз смотрит и не боится. Видишь?
«Лесная Чаща» повернулась к ним углом горы и исчезла. Зеленовато-желтый Дальвид, прорезанный серебристой Блэкбери, тянулся с запада на юг. В утренних лучах он казался Роз Райдер переплетенными пальцами двух терпеливых рук, сложенных на огромном торсе земли.
То был последний день весны, если считать так, как мерят весну в Дальвиде; и на следующей неделе Споффорд проселками погнал свою отару в Аркадию. Трансгуманция, повторял он на ходу словечко, подхваченное у Пирса; оно означало перегон скота с зимних пастбищ на летние; как раз этим или чем-то типа этого Споффорд и занимался.
Проект имел в его глазах несколько преимуществ, в том числе для Бони Расмуссена — преимущества, которые Споффорд особо подчеркивал, излагая Бони свои планы. Его земли, в последние годы остававшиеся без ухода, грозили зарасти лесом — овцы будут выщипывать побеги и сохранят луга (не говоря уже об удобрениях, причем бесплатных; «золотые копытца, мистер Расмуссен», — приговаривал Споффорд, изображая двумя указательными пальцами, как овца втаптывает свои драгоценные катышки в почву). Но это все эстетическая сторона. А еще он мог предложить долю с конечного продукта, на бойне в Каскадии все будет аккуратно завернуто в мясницкую бумагу и обложено сухим льдом. Все мясо — из травы. Сам он, сказал Споффорд, получает от сделки прежде всего обширные и обильные пастбища; плюс сарай под овчарню в хорошем состоянии, а его собственную времянку надо будет снести и приспособить для молодняка; да (время от времени) помощь Роузи, которая будет рада — Споффорд не сомневался в этом — попробовать себя в этой работе, а заодно поднатаскать двух своих собак, чтобы сами зарабатывали себе на пропитание, пока не постарели и не обленились окончательно.
— Но об этом, конечно, тебе придется поговорить с ней, — сказал Бони.
— Да. Именно так и собирался сделать, — сказал Споффорд.
На самом деле, услышав про эти планы, Роузи, в отличие от Сэм, удовольствия не выказала, она дала понять, что у нее и так полно дел и что ей не нравится, когда ей навязывают непрошеную компанию. Споффорд нисколько этому не удивился. Он учитывал такую возможность, составляя свой план, — это было одной бессонной майской ночью, первой, когда он не закрывал окно до самого утра.
Итак, он обошел по внешнему краю дальние луга Аркадии, обнаружил стены из красного песчаника, местами обвалившиеся, но для загона вполне подходящие, замкнул границы намеченного участка неприметным электропроводом и однажды утречком пригнал свое озадаченное и жалобно блеющее стадо в этот загон через большие резные ворота (личины и виноградные гроздья), которыми больше никто не пользовался. Споффорд работал в северной части штата, столярничал на заказ для возводимых на берегах озера Никель домов, и вполне мог проезжать по участку Бони утром и вечером, присмотреть и, если что, починить. Овцы скоро успокоились. Трава под дубами Аркадии была сочная, и каждой нашлось уютное местечко в тени; они расположились как сборище знаменитостей, на почтительном удалении друг от друга. Споффорд засмотрелся на них.
