— Государь, прошу вас, позвольте мне остаться в стороне, так как в эти дела я не хочу, не могу и не обязана вмешиваться. Горе мое отнимает у меня всякую охоту участвовать в житейских делах; мне хотелось бы только устроить как можно лучше моих французских монахинь, у которых я, может быть, потом сама найду убежище. Со времени смерти короля дела Речи Посполитой меня не касаются. Ведь я, вспомните это, только вдова.
— Но ваше королевское величество, — сказал, увлекшись, Ян Казимир, — можете через Францию, на которую имеете большое влияние, оказать содействие, кому хотите.
— Франция будет согласовать свою политику со своими интересами, — сухо ответила Мария Людвика, — а я не могу принимать в этой политике никакого участия.
Король, нахмурившись, замолчал.
— Может быть, — сказал он после непродолжительной паузы, — ваше королевское величество измените свое мнение; я буду рассчитывать на это.
Королева покачала головой, но ничего не ответила. Король встал, и Мария тоже поднялась. Последовало очень холодное прощание, затем королева сделала несколько шагов к двери, провожая гостя, и вернулась в свои покои.
Патер Флери проводил короля дальше.
— Все грустит? — спросил король.
— Как сами видели, — ответил патер. — Положение ее неопределенное, будущее неясное. Перспективы страны и вести, приходящие каждый день, не приносят успокоения. Единственное утешение ее молитва.
— И мое также! — с жаром подхватил Ян Казимир. — Но будем надеяться на Бога.
Сказав это, он нагнулся, как будто желая поцеловать руку прелата, который скромно отступил с глубоким поклоном.
В передней двое придворных ожидали короля. Тут, точно каким-то волшебством, пасмурное лицо Яна Казимира прояснилось.
— Бутлер спрашивал о вашем королевском величестве, — сказал один.
Король быстрыми шагами направился в занимаемое им помещение, то самое, которое он занимал перед поездкой в Рим, а по возвращении снова потребовал, так что пришлось выселить из него графа Магнуса.
Но теперь, когда шведская корона готова была увенчать его голову, когда он был кандидатом на другую корону, эти скромные апартаменты казались ему невыносимыми. Оп добивался пышного дворца в Краковском предместье, против чего протестовал князь Карл.
В завещании короля Владислава не было точно указано, как братья должны поделить дворцы. Яну Казимиру приходилось ждать, пока при помощи каких-нибудь посредников можно будет прийти к соглашению.
В передней встретили его два карлика — Баба и Люмп, поляк и немец, две обезьяны на цепи и пестрый попугай в клетке. Шумный спор вечно ссорившихся и дравшихся между собою злобных карликов заставил короля ударить Бабу по плечу и приказать обоим замолчать.
На пороге покоев ждал его староста Бутлер, пользовавшийся наибольшим и наиболее прочным расположением короля, вообще очень легко заводившего приятелей и расстававшегося с ними.
Бутлер обладал внешностью придворного, манерами иностранца, гибкими движениями и послушным выражением лица; все это помогало ему подлаживаться к настроению и мыслям короля. Бутлер лучше чем кто-либо знал Яна Казимира, который делал его своим поверенным, иногда отдалял его от себя, но всегда, соскучившись по нему, снова приближал.
Это был единственный человек, перед которым он мог признаться во всех своих слабостях, не опасаясь разглашения или подвоха. Бутлер никогда не выносил сора из избы, а, напротив, не раз уже прикрывал и улаживал последствия неосторожности короля.
С очевидной радостью Ян Казимир пригласил его в свои покои.
В них отражался весь его характер. Тут не было той пышности, того аристократического блеска, которым придавал такое значение Владислав. В окружавшей короля обстановке сказывалось непостоянство его мыслей, изменчивость его вкусов. Вперемежку с бесчисленными образами и образками, распятиями и реликвиями висели женские портреты, а рядом с благочестивыми трактатами валялись фривольнейшие французские книги. Не было ни порядка, ни изящества в покоях, убранных довольно богато, но без вкуса. Собаки, обезьяны и карлики всюду оставляли следы своего бесчинства.
В спальне перед большим образом Богородицы с младенцем Иссусом, взятым из костела в Червенске, горела лампада; король, подойдя к ней, преклонил колени и прочел краткую молитву; затем встал, запер двери и, перейдя в соседнюю комнату, сел и обратился к Бутлеру:
— Я сейчас от королевы! — сказал он, пожимая плечами. — Эта женщина для меня сфинкс. В глубоком трауре, в неутешном горе по муже, который ее не любил, и которого она не терпела, хотя и командовала им, да так командовала, что под конец его жизни ни одной должности нельзя было получить без ее согласия, за каждую приходилось ей платить. Я уверен, что она накопила огромные суммы.
Бутлер с живостью подтвердил это.
— Но хочет, по ее словам, — продолжал Казимир, — истратить их на благочестивые учреждения, и дала мне понять, что сама не прочь удалиться в какой-нибудь из своих монастырей. Говорят, будто Карл, если только… да нет, этому не бывать…
— Не бывать! — повторил Бутлер.
— Если только его выберут, готов на ней жениться, — докончил король.
— Но ведь он ненавистник женщин, — возразил староста.
— Все это говорят, — подхватил король, — но как это может быть? Это противно человеческой природе.
Он разом вздохнул и рассмеялся.
— Что до меня, — сказал он, — то мой случай особенный… я в каждой женщине вижу что-нибудь возбуждающее, в каждой. У одной лицо, глаза, у другой стан, ножка, улыбка, грудь…
Он развел руками.
— …для того и сотворены, чтобы вводить нас в искушение. Бутлер, смеясь, поддакивал.
— Но из всех, которых я встречал, — продолжал король, поддаваясь потребности излить душу перед приятелем, — всех больше нравятся мне, Бутлер… та француженка Дюре и… и…
Он понизил голос, оглянулся и шепнул:
— …и маршалкова.
Приложив руку к губам, он поцеловал пальцы и замолчал.
— Но ловок будет тот, — начал он снова, — кто поживится чем-нибудь при дворе королевы. Эта состарившаяся, увядшая мартышка Ланжерон стережет его, как дракон. Говорили, будто королева собирается выдать ее замуж, но теперь все отложено.
Помолчав немного, король обратился к Бутлеру.
— Ну так как же? Твои хлопоты о деньгах?
— Ничего еще утешительного не могу сказать, — отвечал фаворит, — а достать нужно во что бы то ни стало.
— Карл одурел, — продолжал Казимир, — сыплет деньгами… Он! До сих пор такой скряга! Откуда взялась у него фантазия добиваться короны наперекор мне?
— Не знаю, — ответил Бутлер, — может быть, зависть разобрала!
— Он — король! — заметил, пожимая плечами, Казимир. — Смешно и подумать.
Бутлер в угоду ему рассмеялся.
— Слышал ты что-нибудь? Есть у него какие-нибудь надежды? Опасен он? — допытывался Казимир.
— Во время элекции всякий соперник опасен, — сказал староста. — Может совсем не иметь сторонников, — и вдруг они вырастут, как грибы, на самом избирательном поле. Верно одно, что он будет нам помехой.
— Потому-то и не следует уступать, — проворчал король, — но это может дорого обойтись. Он никого не послушает.
