коней, никто не обращал внимания, кому они принадлежат, и шли за ним в поле.
Шляхта дулась. Думала про себя: а вдруг сделает из них таких, как мы, рыцарей? А ведь это — чернь.
Збышек слушал все эти рассказы в Кракове в шинке у Шелюты, где он сидел с опущенной головой, представляясь дремлющим и ни словом не вмешиваясь в разговор; все это он пересказывал Зби-те, вернувшись домой, и часто горячность его речи выводила из себя старуху, и дело доходило до ссоры.
Она не выносила этого пана, который взял у нее единственное дитя, а он верил в него и был убежден, что, сражаясь бок о бок с ним, Мартик сделается великим человеком. И в своих мечтах Збышек заходил так далеко, что иногда решался прикрикнуть на жену и велеть ей молчать.
Как-то раз, это было уже на второй год отсутствия Мартика, Збышек поспешил к жене с вестью о том, что король Вацлав умер и что теперь Локоток, наверное уж, завоюет всю страну, и что недаром вся шляхта присоединяется к нему.
Единственный сын Вацлава был еще несовершеннолетний юноша и слыл за баловня и кутилу, с которым легко можно было справиться.
В другой раз, вернувшись поздно ночью, Збышек разбудил жену радостной вестью, что Мартик скоро должен приехать, потому что в самом Кракове воевода, каштелян и многие другие знатные люди перешли на сторону Локотка.
Чехи в замке, все более озлоблявшиеся и ко всему придиравшиеся, видимо, сами чувствовали, что скоро придет конец их владычеству, а немцы в самом городе теряли голову, не зная, кому повиноваться и к кому примкнуть.
Збита, уже начинавшая поддаваться уверенности мужа, молчала и только изредка возражала:
— Но Мартика-то ведь еще нет?
Был осенний вечер, напоминавший Збите вечер отъезда ее сына, что всегда вызывало слезы на ее глаза; только ветер был не так силен, хотя лес шумел, и в трубе не завывали дикие голоса. На очаге стояли горшки с варившейся пищей; сухие поленья ярко пылали. Маруха сидела с пряжей, Збита отдыхала на лавке, Хабер что-то строгал, а Воронок, свернувшись в клубок перед огнем, дремал, утомившись после дневных трудов, и вздыхал во сне.
Збышек, который в последнее время часто отдавался несбыточным мечтам и целыми днями сидел дома, грелся у огня и думал о чем-то, улыбаясь собственным мыслям.
А Збита, глядя на него, пожимала только плечами, жалея его за то, что в ее глазах было неразумием.
Приближался час ужина, когда Воронок, все время лежавший спокойно, вдруг вскочил и, навострив уши, но не лая, подбежал к дверям. Пес был на диво смышленый и никогда зря не поднимал тревоги, поэтому все с любопытством следили за ним.
А тут вдруг на дворе раздалось конское ржание, и по этому звуку все в усадьбе — Збышек, Збита, Хабер, если бы даже очутились в преисподней, узнали бы коня, на котором два года тому назад уехал Мартик.
Все с криком повскакали с мест, как будто бы уж услышали голос самого молодого пана. Збышек чуть не упал на пороге, так заторопился, за ним спешили Хабер и Збита.
А у ворот раздалась песенка, которую столько раз все они слышали, когда, бывало, Мартик возвращался немножко навеселе из Кракова.
Бором, лесом, голый, босый
Иду, куда глаза несут.
У Збышка, который сам взялся отодвинуть засов от дверей в сени, так дрожали руки, что он выронил тяжелую колоду и едва успел отодвинуться, а то бы ему ноги разбило.
А у ворот стоял, держа коня за узду, сам Мартик!
Лица его не видно было в темноте ночи, но отец узнал сына и протянул к нему руки.
Збита стояла рядом с ним, но слова застряли у нее в горле, из него вырывалось только радостное всхлипывание.
И оба повели сына в дом, поближе к огню, чтобы увидеть его. Збышек, едва не вскрикнул, взглянув на него при свете. Как же сын изменился за эти два года, побывав в хорошей школе жизни!
Это уж не был тот разжиревший, ко всему равнодушный человек, который, бывало, два года тому назад возвращался по вечерам из Кракова после попоек; это был настоящий рыцарь. Он стал как-то выше, держался прямо, с сознанием своей силы и достоинства; лицо его покрылось здоровым загаром, в глазах светилось оживление и веселье. А панцирь его так и сиял, хоть смотрись в него, плащ был весь расшит, а пояс и меч из литой меди блестели, как золото; у пояса висел чудесный нож; шлем, сетчатая кольчуга на шее и руках, все это было новое, красивое и сидело на нем, как влитое. Так он стоял во всей красе перед родителями, давая им полюбоваться на себя и как бы говоря:
— Ну видите, что я даром времени не терял? И, смеясь, показывал два ряда белых зубов.
— Мартик, Мартик! — повторяли вокруг него.
Збышек с победоносным видом обернулся к жене. Исполнилась его мечта, именно таким надеялся он увидеть сына!
Воронок, свернувшись у ног его, обнюхивал его, радостно повизгивая, и выражал такой восторг, как будто у бедного песика была человеческая душа.
Тут вдруг все спохватились и принялись усаживать гостя и расспрашивать его. Особенно горячо интересовался всем Збышек, но Мартик, словно кто замазал ему рот, ни на какие расспросы не отвечал. Улыбался плутовски и немножко насмешливо, но что-то таил про себя. Едва-едва можно было выцедить из него несколько слов.
— Повоевали мы с паном, — сказал он, — видел и холод, и голод. Спасались мы бегством и скрывались у Амадая, дай ему Бог здоровья. Он-то нам и помог больше всех. Прежде чем пристали к нам свои, наняли мы венгерское войско. А когда уж нас было порядочно, тогда и шляхта стала к нам подходить, особенно из тех, что похрабрее. Сначала взяли мы Пелчиск, потом скоро сдалась и Вислица. Чехи убежали из нее. За нею взяли Млев.
Он весело рассмеялся.
— Ха, ха, теперь уж у нас есть и друзья, и войско, а там воеводы и каштеляны, с тех пор как не стало Вацлава.
Наклонившись к отцу, он прибавил, понизив голос:
— Того и гляди, Краков будет в наших руках.
Збышек поднял кверху молитвенно сложенные руки, а потом принялся обнимать сына.
— Так ты, верно, вырвался, чтобы нас повидать, и долго не останешься с нами?
Отец и сын взглянули в глаза друг другу.
— Гм! — загадочно произнес Мартик. — Кто знает? Пан отпустил меня, чтобы я немного отдохнул.
Збышек возразил с неудовольствием:
— Или ты обманываешь меня, или ты что-нибудь набедокурил. Кабы ты был хорош, князь бы не отпустил тебя так легко, потому что теперь он особенно нуждается в лучших людях!
Мартик громко и весело рассмеялся.
— Избави Бог, батюшка! Пан так мною доволен, что сулил мне золотые горы. Я у него самый первый, самый верный слуга, но вот…
Он вдруг оборвал, как будто ножом отрезал, и изменившимся голосом прибавил, садясь на лавку:
— Видите ли, после двух лет мне следовало бы немного отдохнуть.
Но Збышек недоверчиво качал головой.
— Что же ты был бы за воин, если бы тебе надо было отлеживаться, пока другие бьются? Кто втянется в эту жизнь, тому сидение в душной хате покажется горше смерти.
Мартик, видимо, не обращал внимания на выговоры отца и не терял веселости. Он обнимал старика, ласкал Воронка, улыбался матери, смеялся над Марухой, что она не вышла замуж, поддразнивал Хабера соседской девкой, а о себе ничего не хотел говорить и даже не пытался оправдаться.
— Я должен остаться здесь на некоторое время! — говорил он отцу. — Я соскучился по Кракову и по
