должен быть откровенен со стариком-дядей, потому что он второй отец твой… Мне кажется, что ты питал маленькую симпатию к Поле. Да тут и нет ничего удивительного. Девушка хорошенькая, головка умная, талантов много, сердце пламенное, вы жили вместе… Но для тебя все-таки большое счастье, что Юстин берет ее.
Юлиан покраснел.
— Стыдиться тут нечего. Я рад, что первый огонь погас в тебе: il faut que jeunesse se passe. Может быть, тебе неприятно будет видеть ее в объятиях другого, но, по всей вероятности, ты никогда не думал жениться на Поле и держать любовницу перед глазами Анны, да еще сироту, воспитанную в вашем доме, как будто для того, чтобы она служила для тебя предметом страсти… Затем все устроилось, как нельзя лучше: ты пожалеешь, повздыхаешь и забудешь ее, а если бы, со временем, вы вспомнили прежнее… ну!..
Президент расхохотался и начал приглаживать голову с самыми комическими жестами.
— Но поговорим о чем-нибудь другом… Я уверен, что ты так горячо принял к сердцу теперешнее дело только вследствие советов этого глупого Алексея… Сказать правду, я терпеть не могу его, и хоть сам старался заманить его в Карлин, но вижу теперь, что сделал глупость. Он внушает вам фальшивые понятия, овладел образом мыслей твоим и Анны, привязал к себе Эмилия так, что бедный не может жить без него. Где ни ступишь — везде видно его влияние… А добросовестный человек никогда не домогается подобного веса и влияния в чужом доме: все это подозрительно для меня… Вероятно, у него есть какие- нибудь планы и цели…
— Он очень предан нам, — заметил Юлиан, — и если вы обратите, дядюшка, внимание на его действия, вы не заметите в них ни малейших следов личного интереса.
— Это показывает только, что он умен — и больше ничего… Но для меня подобное качество представляется еще более опасным — и я хотел бы избавиться от Дробицкого… Он интриган!.. Да кроме того, он не нравится мне еще и потому, что всегда ставит себя как бы наравне с нами: с тобой хочет быть запанибрата, осмеливается приближаться к Анне, а ко мне — хоть и выражает уважение, но не такое, каким обязан наемник своему господину.
— Милый дядюшка, — перебил Юлиан, — не забывайте, что он товарищ и друг мой, что нас связывают старые и короткие отношения.
— Все это прекрасно, только я могу переносить короткость от людей равных мне, и скажу тебе прямо, что хочу удалить Дробицкого.
— Это не так легко, — произнес Юлиан. — Какую вы найдете причину?.. Даже Анна… надо бы спросить ее.
— Я и не сделаю ничего без нее, — перебил Карлинский. — Посоветуемся, придумаем и вежливо расстанемся с ним: для меня Дробицкий — существо антипатическое… я даже полагаю, что и тебе он уже начинает быть в тягость… только ты не признаешься в этом…
— Мне? Я люблю Алексея! — воскликнул Юлиан. — Мы так много обязаны ему…
— Всегда помни, — строго перебил дядя, — что если подобные люди делают какое-либо одолжение, то им обыкновенно платят… так и мы заплатим Дробицкому…
— А если это долги сердца?
— Самое лучшее за все платить звонкой монетой.
Этим кончился разговор, после которого президент пошел к Анне.
Здесь ему гораздо труднее было приступить к делу. Уважая невинность чистой души и так называемые женские права, президент не мог высказать Анне, как высказал Юлиану, что именно он имеет против Алексея и в каком отношении опасается его. Ему необходимо было найти другие благовидные причины и основаться на других заключениях. Но старик недолго думал. Он желал возможного счастья своим детям, искренно заботился о них и если понимал их благополучие по-своему и фальшиво, то нельзя обвинять его за это.
Затем он начал похвалами Алексею и сказал Анне:
— Какой он благородный и бескорыстный человек! Чем больше я узнаю, тем выше ценю его.
— О, правда, милый дядюшка! Иногда он бывает груб и упрям, зато всегда справедлив и честен.
— Душевно жаль, что этих свойств недостаточно для составления полного идеала управляющего и доверенного.
— Значит, милый дядюшка, вы находите в нем какой-нибудь недостаток?
— Решительно никакого! Напротив, я удивляюсь его усердию и деятельности, но хотел бы видеть более счастливые результаты, каких, верно, достиг бы на его месте другой человек, не столь мягкий и честный и глубже вникающий в сущность дела. Поэзия и хозяйство очень разногласят между собой.
— Но он практический человек.
— Не совсем, милая Анна, не совсем! Собственно об этом мы только что рассуждали с Юлианом.
— И брат замечает этот недостаток?
— Да!.. Жаль потерять такого честного человека, а между тем…
Анна испугалась и, с выражением беспокойства встав с места, воскликнула:
— Милый дядюшка! Не ошибаетесь ли вы? Чрезмерно заботясь о нашем счастье, вы, вероятно, хотите сделать для нас больше, нежели возможно, только подумайте, что, желая лучшего, мы можем потерять и то, что имеем…
— Как вижу, ты очень расположена к Дробицкому! — сказал, смеясь, Карлинский.
— От всего сердца… и не думаю, чтобы избыток благородства составлял грех, а Дробицкий, если виноват, так разве одним этим свойством.
Президент с улыбкой поцеловал племянницу в голову и прекратил разговор, предоставляя исполнение своего намерения дальнейшему ходу времени и обстоятельствам.
Наступил день свадьбы Поли. Казалось, сирота свыклась со своим положением: по крайней мере, она сделалась по-прежнему весела, но принужденные вспышки ее отравлялись горькой иронией, невольно выражавшейся в каждом слове. Бедная девушка не могла вообразить своей жизни за границами Карлина, а, между тем, хотела и должна была оставить его, как можно скорее.
Накануне свадьбы отправлены были в Горы фортепиано и другие вещи, которыми Анна хотела наградить свою подругу. Поля расплакалась при виде улетающего прошедшего и заперлась в своей комнате. На свадьбу пригласили только полковницу с мужем, президента и пана Атаназия, но последний отказался от поездки в Карлин. Ксендз Мирейко должен был благословить новобрачных. Юлиан по мере приближения этого дня мучился все более и более, запирался в своей комнате и томился воспоминаниями. Несколько раз он покушался подойти к Поле, но девушка ловко избегала его. Случайно прибыл туда также к свадьбе Альберт Замшанский — гость незваный, но которому Юлиан крепко обрадовался, потому что он приятно занимал его и тем отвлекал его внимание от Поли.
Анна также рада была Альберту и встретила его дружеской улыбкой… как старого и хорошего знакомого.
Приготовление к свадьбе, равно как и день ее, были печальны: на дворе было пасмурно и холодно, в комнатах пусто… каждый, сидя в своем углу, либо думал, либо плакал. Один Юстин не обнаруживал печали и молился, приготовляясь к великому таинству. В главной зале устроили алтарь, сама Анна украсила его коврами и цветами… Занятая этими распоряжениями, она изредка подходила к Поле, целовала ее в голову и в душе молила Бога о счастье сироты. Но что происходило в это время в душе Поли, этого никто не выразит!
Наконец наступило время одевать невесту. На столах и стульях разложен был белый наряд с вуалью, венком и букетом. Поля сквозь слезы глядела на этот убор и не хотела надевать его.
— Милая дочь моя, — произнесла Анна, — перестань грустить и начинай одеваться…
— О, ты не знаешь, какие оковы наложите вы на меня с этим нарядом! — возразила Поля. — С ним я должна буду навсегда отречься от Карлина, тогда как я ничего не знаю на свете, кроме здешнего дома. В нем я провела мою молодость и не воображаю себя способной прожить в другом месте…
— Но ведь ты не одна и не навсегда оставишь нас, дорогая Поля. Горы только в двух милях отсюда… Юстин поедет с тобой… Перестань же грустить, начнем одеваться! — прибавила Анна. — Перекрестись и начнем…
