видел ее только издали. Но вот однажды утром он увидел, как она возвращалась из костела одна уже в воротах дома. Это навело его на мысль, что к ранней обедне она, вероятно, выходила одна, и что легче всего было в эти часы встретиться с ней. Так он и сделал: на следующий день в семь часов утра он был уже на страже и с сильным биением сердца увидел, как она с молитвенником в руке выходила из дому. Дав ей сделать несколько шагов, Мартиньян подошел к ней.
При виде его Люся сильно покраснела. Молодой человек не мог говорить от волнения, схватил только руку девушки и поцеловал. Оба стояли минуту в замешательстве, но Люся первая пришла в себя.
— Зачем вы приехали? — спросила она кротко. — Ведь вам известно, что вы навлекаете на нас гнев вашей мамы.
— О кузина, я хотел только видеть тебя, меня напугали.
— Чем?
— Дядя Петр привез известие, что тебя хотят выдать замуж. Люся посмотрела на него.
— Милый Мартиньян, — сказала она, — если б это известие было и несправедливо, то не сегодня- завтра оно может сбыться. Я бедна и должна буду невольно подчиниться судьбе.
— А я? О, я несчастный!
— Мартиньян, ты ведь знаешь, что мы не можем даже мечтать о браке: ни Мечислав не позволил бы, ни я не была бы согласна. Ты знаешь тетеньку и ее отвращение ко мне, и какая жизнь ожидала бы меня? Неужели ты захотел бы подвергнуть меня этой пытке? Нет, милый кузен, — прибавила она тихо, — заклинаю тебя, перестань думать обо мне… Я не могу быть твоей… Уезжай домой, успокойся и забудь…
— Да, кузина, — молвил грустно Мартиньян, — тебе это кажется легко, потому что ты не любила меня и не любишь; но моя жизнь отравлена. Привязанность моя к тебе сделалась потребностью сердца; это не детское увлечение, но сильное и постоянное чувство… Как бы ни сложилась моя судьба, но я никогда не женюсь и буду любить тебя до могилы.
Последние слова проговорил он с глубокой грустью, тихим, задушевным голосом. У Люси глаза наполнились слезами.
— Если это может облегчить тебе разлуку, — сказала она, протягивая руку, — то я скажу, что память о тебе и о твоей любви останется навсегда в моем сердце. Ты был для меня после брата единственным существом, которое питало ко мне привязанность. Дай же Бог тебе счастья… Возвращайся же домой. Успокойся и не оставайся здесь: я не могу видеться с тобою — зачем же напрасно терзать сердце и мечтать о невозможном? Мартиньян, — прибавила она, вынимая из молитвенника ленточку, служившую для закладки, — нет у меня ничего подарить тебе на память наших дней детства, проведенных вместе. Возьми эту полинялую ленточку, которую не раз я обливала слезами во время молитвы, пусть она тебе напоминает кузину… Помолись обо мне, когда меня не станет.
Мартиньян схватил этот драгоценный и первый в жизни знак сочувствия Людвики, а она пошла быстрыми шагами и исчезла
Наступил день последнего экзамена для Мечислава, и все шло чрезвычайно удачно. Все профессора, по-видимому, старались облегчить ему задачу. Доктор Вариус находился там неотлучно. С самого начала никто не сомневался, что кандидат кончит блистательно и получит диплом. Именно во время последнего экзамена, который был скорее формальностью, чем действительным испытанием, доктор Вариус, под предлогом спешного дела, ушел из залы и не возвращался. Он сел в ожидавший его экипаж и поспешил на Францисканскую улицу.
Орховская хотела остановить его в передней, но он объявил, что приехал по очень важному делу, касающемуся экзамена Мечислава, что не может терять ни минуты и должен видеться с панною Людвикою. Его приняли.
Уже издали догадалась и узнала его по голосу бедная Люся, бледная и смущенная. Она знала причину его посещения. На лице Вариуса выражались радость и победа; он хотел быть любезным. Он нежно поздоровался и сам взял девушку за руку, которую та не могла у него вырвать.
— Сегодня счастливо оканчивается экзамен Мечислава, — сказал он, — и я пришел вас поздравить. Я похлопочу, чтобы ему скорее выдан был диплом. Видите ли, что я с полной верой в ваше слово исполнил свое обещание и пришел напомнить о том, на что имею право.
Молча и бледная как смерть Люся протянула руку, но в тот же момент у нее слезы навернулись на глаза и слабый стон исторгся из груди. Доктор посмотрел на это несколько пасмурно, но был спокоен.
— Успокойтесь, — сказал он. — Я понимаю и боязнь вашу, и нежелание, но надо преодолеть себя; потом возникнет привычка и жизнь пойдет без особенных жертв. Я был готов к этим слезам и не сержусь на это.
Людвика молчала.
— Теперь надо, — прибавил он, — условиться, как привести в исполнение ваше обещание. Мне кажется, что о вашей жертве и о нашем условии нет надобности объявлять, ибо этого требует наша обоюдная выгода. Следует только придать всему этому известную приличную форму.
— Предоставляю вам все дела, я буду послушна, — отозвалась Людвика. — Делайте, что сочтете нужным.
— Мне кажется, — прервал Вариус, посмотрев на часы, — лучше всего будет, если я в присутствии брата сделаю вам предложение, а вы примете его.
— Исполню все, что прикажете, — повторила Людвика, опуская глаза.
Доктор посмотрел на ее бледное лицо.
— Верьте мне, — сказал он, — что будущность, о которой вы тревожитесь, не так страшна. Есть многие особы, которые охотно приняли бы ее, но тех я не избрал бы в подруги жизни. Я не молод… понравиться наружностью для меня трудно, но в жизни важны также и другие достоинства… а мое общественное положение, связи и состояние не безызвестны… Все будете иметь все, что хотите.
— Я ничего не желаю, — отозвалась Люся, — свет меня не занимает, к бедности я привыкла… Хотелось бы только помочь брату и обеспечить его будущность — вот мое единственное желание.
— И это сбудется таким образом, что вы отдадите мне справедливость, — сказал Вариус. — Я сдержу слово, и даже больше. Пан Мечислав получит место при университете, которого, впрочем, заслуживает, но которого не полупил бы без меня. Предвижу одно, — прибавил он, — как ни обязан мне всем Мечислав и очень благодарен, однако может воспротивиться браку, который покажется ему для вас неподходящим… Надеюсь, что найду в вас защитницу и что вы не забудете данного слова.
Людвика словно обдумывала
— Я дала вам слово добровольно, — сказала она тихо. — Меня устрашало будущее за брата. Слово это для меня священно — я сдержу его… Один вы могли бы освободить меня от него. Но вместе с этим я должна предостеречь вас, что хотя я буду послушной, кроткой и верной своим обязанностям женой, однако жизни вам не украшу, счастья не принесу, потому что сама иметь его не буду. Я останусь грустной, может быть, когда-нибудь огорчу вас холодностью, с которою совладать буду не в состоянии. Вы берете в дом не жену, а невольницу ее слова… а потому будущность со всем ее бременем падет не на меня.
— Я не боюсь ее! — воскликнул доктор с улыбкой. — Я слишком хорошо знаю сердце человеческое, читаю в нем и рассчитываю на всемогущество времени и привычки. Вы могли слышать обо мне в свете разные мнения, знаю, что весьма не лестные, но, извините, молва глупа и поверхностна. Найдете меня лучшим или, по крайней мере, не таким, как воображаете. Тираном я не буду. Возраст притупил страсти, научил меня ценить спокойствие, жаждать привязанности и уважения. Не бойтесь, не тревожьтесь, и все будет хорошо.
Вариус встал, взял руку молчаливой Людвики, которая приподнялась, чтоб с ним попрощаться, и, улыбаясь, вышел.
Не успел он притворить двери, как Люся опустилась на стул и долго, неудержимо рыдала… Ее заставил очнуться шорох платья и поцелуй в голову. Вошедшая на цыпочках пани Серафима воскликнула с испугом:
— Что с тобой? Может быть, ты беспокоишься о Мечиславе? Но, я первая поспешила известить тебя о его торжестве, которым я горжусь в качестве вашего друга. Я нарочно посылала одного знакомого, чтоб мне дали знать, когда кончится этот несносный экзамен. Ему присудили диплом. Обними меня, и все кончено…
