распробовали, кто раньше и не нюхал, правильно? — это ж такое дело, что ежели им заниматься чаще, чем раз в два месяца, то и самая кроткая команда взбунтуется и, пошвыряв офицеров за борт, уйдет в пираты, правильно?
Семьдесят глоток взревели нестройным хором: «Пра-виль-но, мистер Гарри!»
— Хо-хо, правильно распробовали, ребятки! — ответил командам старший корабельный мастер экспедиции — он же второй помощник капитана «Паши». — Та еще работенка. Хуже нее в нашем морском деле только одно — конопатить борта. А ну, кто у нас самый смелый — ко мне!
И мистер Гарри многообещающе помахал тускло поблескивающей отполированными узенькими бочками конопаткой.
Федор вызвался — не потому, что рвался прослыть самым смелым, а потому, что уж обрыдло шкрябать борта. Впрочем, конопатить уже обшкрябанный борт было ненамного веселее. Только и разницы, что тут после работы отходов меньше: там — хрустящий под сапогами слой мертвых раковин, а тут — немножко прогнившей пакли: ее поддевали конопаткой и тянули сколько хватит силы. Все, что вытянется — держится плохо и потому нуждается в замене. Потом заталкивали в щель обшивки паклю, скрученную в жгут и просмоленную и начинали ударами молотка по конопатке вгонять этот жгут в щель обшивки.
При этом пели кому что нравится. Так шли день за днем. Федор успел перепробовать все, один раз его даже, из-за того, что боцман отравился незнакомыми желто-зелеными фруктами с запахом банана, но со слегка вяжущим вкусом, допустили к костру — варить смоляной состав.
Наконец опасный период закончился. Почему? Что может быть опасного на малообитаемом острове? Так ведь корабль, вытащенный на берег, беспомощен. И к тому же высящийся над землею весь, от киля до клотика, он куда заметнее, чем на воде, когда подводная часть не выступает над водой!
Предстояло затащить корабли, сияющие обновленными корпусами, в их родную стихию. Тут Федор задумался: дома, на Севере, лодья и кочи обрастали так слабо, что хода это не снижало, и их никогда не кренговали. А тут… Вытягивать барк из воды было очень тяжело: во-первых, снизу вверх; во-вторых, семьдесят тонн на семьдесят три человека (даже сам мистер Фрэнсис в общую бурлацкую лямку впрягся!), это само по себе тяжко, а в-третьих, это ж не лодья плоскодонная, это килеватое судно, неустойчивое… Но из воды тащить было тяжело и опасно. А вот как обратно в воду загнать — этого Федор попросту не понимал.
Допустим, вся команда зайдет в воду по грудь или даже по шейку. Это слишком мало, это только к кромке воды подтащить — дальше не пойдешь по дну, глубины начнутся, как говорится, «с ручками». Если в отлив начать дело — глубины пойдут дальше, так и кромка воды отступит далее, так на так и выйдет. Сесть в шлюпки и тащить — так получится, точно когда буксируешься на кабестане: судно тяжелое, оно как стояло, так стоять недвижно и будет, а вы в шлюпке по канатам подтянетесь к берегу вплотную, выбирая их…
Оказалось, все не так сложно, хотя и многодельно. В прилив начали, к отливу уже закончили. Для начала перед приливом вколотили у отливной кромки воды два мощных бревна вертикально. На каждое насадили ворот якорного шпиля. На ворот набросили две якорных цепи «Паши», с левого и с правого якорей. Потом выкопали «заливчик» на ярд шире, чем корпус «Паши» на уровне третьего стрингера. Начался прилив — и «заливчик» заполнился водой. Тогда моряки взялись за якорные цепи, запели — и, обе команды плечом к плечу, пошли не к воде, а от воды. Жилы взбухли и, кажется, порваться готовы были. Моряки пели, сквернословили и от натуги громогласно портили воздух. Цепи тащили не непрестанно, как когда якорь выбирают, а рывочками. Казалось, это все без толку и никогда не кончится. Но вот «Паша» стал дрожать в такт рывкам, пошевеливаться и вдруг, накренясь на левый борт, скользнул в «заливчик». Уфф! Сразу стало легче. После «Паши» отдыхали полдня, до следующего отлива. С «Лебедем» было втрое почти легче — тянули полсотни человек. Остальные поднимали на «Паше» снятый на время береговой стоянки рангоут, подтягивали стоячий такелаж («набивали», как говорится на флоте) и ставили помаленьку паруса. Но все равно: пятьдесят человек на двадцатипятитонное судно — это куда легче, чем семьдесят три на семидесятитонное. Теперь набрать воды — вообще плевое дело, прикатили, устраивая пари, кто первый доберется до ключа, пустые бочонки, наполнили родниковой водою, откатили к судам да вкатили на палубу по сходням…
С припасами тоже было не сложнее. Накупили у беглых каторжников, ведущих здесь благопристойный почти образ жизни, овощей, мяса, фруктов и рома. Платили железом — и полосовым, кузнечным, из запасов мистера Гарри, и готовыми инструментами.
Без приключений перешли через Караибское море, стараясь отклониться от торных путей испанцев к югу, затем к северу. Марсовым было объявлено, что каждый парус в этих водах, скорее всего, окажется вражьим, а сейчас задача экспедиции — не ввязываться в бой, а, напротив, не обнаруживая себя, войти в Фазаний порт и изготовиться к атаке. Поэтому справедливо будет установить такой порядок: за каждый вымпел, замеченный марсовым на расстоянии, достаточном, чтобы успеть изменить курс и уйти незамеченным, — марсовому премия в один фунт стерлингов либо кварта рома. А за каждый вымпел, который не марсовые первыми заметят, — с них по фунту штрафа, с вычетом из их доли будущей добычи!
Это подействовало: ни один марсовой ни разу не упустил ни единого вымпела! Зато по паре-другой фунтов заработал из них каждый. Причем все знали, что никакого передела раскладки на доли не будет: все премии вычитались из доли мистера Фрэнсиса. Он сам установил такой порядок и оставался верен ему во всю жизнь. И надобно отметить, что такой порядок хотя и не был в ту пору общераспространенным, но не был и изобретением одного лишь Дрейка: в «Сикрет Интеллидженс Сервис» вообще все премии выплачивались не из государственной казны, а из личных доходов главы спецслужбы, мистера Уолсингема (в конце концов славный сэр Фрэнсис Уолсингем на этом истратил все свое состояние до последнего пенни и похоронен был за казенный счет).
12 июля «Паша» и «Лебедь» после одиннадцатидневного перехода через Караибское море оказались у входа в Фазаний порт. Берег так зарос, будто год назад Том Муни не расчищал его. Это казалось странным. Дрейк приказал судам встать на якоря по сторонам входа в залив, спустить шлюпку — и сам в нее сел, отправившись к берегу. Не успели сделать три гребка, как ветер поднялся, — и тут над зарослями поднялся дымок!
Это было уж вовсе странно и подозрительно! Дрейк скомандовал спустить с «Паши» вторую шлюпку да вооружить ее экипаж. Подождал, пока снарядили вторую, и уж тогда подошел к берегу и высадился.
В Фазаньем порту не было ни души. Слышно было лишь пенье птиц. Увидели, что дымится медленно горящее — сырое чересчур — дерево. Подойдя ближе, англичане увидели блеснувшую в лучах солнца металлическую дощечку, прибитую к соседнему дереву. На дощечке было нацарапано: «Капитан Дрейк! Если судьба приведет Вас в этот порт — уходите немедленно! Испанцы обнаружили это место и забрали все, что Вы оставили. Я ухожу отсюда сегодня, 7 июля 1572 года. Любящий Вас друг Джон Гаррет. Засад — сегодня, во всяком случае, — тут нет».
— Та-ак. Значит, Гаррет был здесь пять дней назад. Умница: догадался сделать так, чтобы я не смог не заметить его послание. Поджег на корню молоденькую сейбу, зная, что она и не погаснет под дождем, и не сгорит дотла даже и за месяц. Молодчина Джон, настоящий девонширец. Но вот одного я не могу понять, — медленно, задумчиво думал вслух Фрэнсис. — Испанцы наткнулись на этот порт — это понятно, обычный обход своих владений, наткнулись случайно. Это ясно. Но каким образом мог узнать об этом укромном местечке, которое сложновато обнаружить, не зная заранее о нем, капитан Гаррет из Плимута? А, понял! Матросы, участвовавшие в моем прошлом плаваньи и перешедшие на службу к мистеру Гаррету, показали эту бухточку своему новому капитану, похвастались. А тот, обнаруживши следы испанцев, счел долгом предупредить Дрейка. Ах, молодчина Джон! Я твой должник!
Высадившиеся стояли полукольцом, в два круга. Поближе к капитану стояли те, кт9 был здесь в прошлом году и в общих чертах знал, какое место в планах нынешней экспедиции занимала секретная база в Фазаньем порту. Внешний полукруг составили те, кто не понимал сути происходящего. Им казалось, что теперь надо придумывать новый план, что самое умное — вообще уходить отсюда поскорее, покуда испанцы не вернулись…
Но Дрейк, разумеется, решил иначе. Он решил закрепиться здесь, невзирая на то, что испанцам это место уже известно. Другой столь же удобной гавани вокруг ведь не было, а поскольку между Фазаньим портом и Номбре-де-Дьосом, кроме селений симаррунов, иных постоянных населенных пунктов не имелось,
