настроен ко всем новшествам, также он ни в грош не ставит пленных, «врагов».
Мы садимся в комнате рядом с лавкой.
Я достаю бутылку водки. Пекарь сначала косится на нее, потом приносит две рюмки и решительно откупоривает бутылку ладонью.
Наконец, после прелюдии о выпивке и трезвости, о морали умеренности, ее условных преимуществах и недостатках, во время чего мужчина бесцеремонно выпивает несколько рюмок, я, наконец, перехожу к делу.
- Воробей, ну почему ты никак не хочешь понять, что правильное зарабатывание денег приносит радость?
- Барин, я не верю в это! Конечно, я хочу зарабатывать деньги, столько, сколько возможно, и я с удовольствием мог бы построить новую булочную, но, все же, это не настолько просто, как вы это мне объясняете. Я все еще никак не могу все это правильно понять, вот такой я тугодум. С давних пор я занимаюсь моей булочной, она также самая лучшая в городе, но... теперь я должен сделать все другим?
Наконец, мы спускаемся по тонким ступеням. Под торговым помещением находится пекарня. Невероятная неразбериха господствует там. Я объясняю уже несколько успокоившемуся Воробью, как я все продумал, что необходимо перестроить, как можно увеличить помещения для пекарни и как можно создать помещение для нескольких пленников.
- Петр, ты там внизу? – слышу я внезапно голос Фаиме. – Мы сейчас спустимся к тебе.
- Ах..., ах, эта проклятая лестница, почему она у тебя такая узкая и тонкая? Человек по ней вовсе не может спуститься! Так..., ах... где меня теперь только не носит... ну и жара же тут внизу!
Охая и со стонами спустился Иван Иванович и теперь вытирает пот со лба. За ним появляется, смеясь, Фаиме. Гигант, кажется, больше не может дышать, ему не хватает воздуха, так нерасторопно он смотрит в разные стороны, где мог бы положить свою шапку. Я беру ее у него.
- Ну и жарко у тебя, Воробей, как в аду! Это так и должно быть, скажи-ка? Ну, открой хотя бы окно, быстрее, я тут прямо задыхаюсь! Или ты не знаешь, парень, кто стоит перед тобой? И уже он пытается раскрыть окно. Но пекарь опережает его.
- Ради Бога, ваше высокоблагородие!... Тесто поднимается, ради Бога, нельзя, иначе оно упадет...
- Твое тесто, Воробей, вздор, хоть чуть-чуть воздуха! Оно снова поднимется, как только я уйду. Тогда из-за меня натопишь еще раз.
- Разве это не мило со стороны Ивана Ивановича, что он пришел? – спрашивает Фаиме и легонько стучит по руке толстяка.
- Ну да, здесь все только мучат, иначе и жизни совсем не будет. Итак, – он внезапно прерывается, – вы теперь пришли к общему мнению насчет перестройки?... Смотри, Воробей, это дело совсем простое, ужасно простое. Ты позволишь увеличить это помещение, скажем так, примерно на пять шагов, этого достаточно; потом ты построишь еще помещение для пленников, для пяти-шести человек, где они могли бы жить и спать. Торговое помещение тоже нужно сделать чище, внушительный прилавок непременно необходим, и дело сделано, понятно? Сегодня, прямо сейчас, придут люди и приступят к работе. Строить нужно будет днем и ночью. Сейчас мы живем в совсем другое время. Сон и безделие пора, наконец, прекратить. Мы все должны принять участие, хотим мы или нет.
- Ваше высокоблагородие...
- Не вмешивайся, Воробей, ты не понимаешь этого, но позже ты будешь только благодарен мне, конечно, да, будешь благодарен. Итак, поняли? Работу начать прямо сейчас, без возражений! Иначе ты никогда в жизни больше не сможешь поставлять мне свой хлеб; вкус у него, впрочем, очень скверный; неслыханно предлагать мне что-то в этом роде! И теперь мы можем, пожалуй, идти, не так ли? Он приходит в движение, тяжело поднимается вверх по ступенькам, пекарь молча следует за ним.
- Твой торговый зал ужасен, здесь все нужно поменять. Люди должны радоваться, когда приходят к тебе. Все должно быть полно товара, до потолка, тогда и деньги потоком потекут в кассу. Радуйся, все же, что я помогаю тебе, не делай такое глупое лицо, как будто на тебя какое-то чудище напало. Ты увидишь, дело пойдет. Если нет, тогда доктор возместит твои затраты! Не так ли, Федя?
- Да, я это сделаю, Воробей, я тебе обещаю!
- Тогда другое дело. Я уже боялся за свои с таким трудом заработанные копейки, ваше высокоблагородие...
- Не болтай! – капитан снова прикрикнул на пекаря. – Ты заработал больше, чем только копейки! Разве ты кому-то задолжал? Нет, у тебя долгов нет, значит, ты состоятельный человек! Мы снова на улице.
- Фаиме убедила меня. Я был по дороге домой, когда она встретила меня, и просила меня, чтобы я пошел с ней. Она искала тебя. Я буду обедать у тебя, Федя.
- Кузьмичев, – говорит Иван Иванович, когда мы случайно встречаем солдата, – прямо сейчас отправляйся к моей жене и скажи ей, что я не приду на обед. Потом собери ремесленников, приведи их к пекарю Воробью и скажи, что я приказываю им, чтобы они безотлагательно начали работу. Пусть поторопятся. Если парни в оговоренное время не справятся... я прикажу всех повесить! Потом пойдешь в лагерь для пленных и скажешь Майерхоферу, хорошо запомни это имя, скажешь Майерхоферу, чтобы он сразу шел к Воробью и приступал к перестройке. Он и его ребята тоже должны приступить к работе. Ты меня понял? Повтори!
Солдат вытягивается в струнку и повторяет.
- Ну, хорошо! Марш! – и Иван Иванович важно шагает дальше и поднимается по лестнице к моей квартире.
- Скажи-ка, Федя, ты ведь поверил мне, что у меня так много работы, да? – спрашивает он меня хитро, отдав свое пальто.
- Да, конечно, Иван, я тебе поверил!
- И попал впросак, я тебя провел! Зачем же тогда вокруг меня такая куча чиновников...? И он смеется во все горло над моим удивленным лицом и над своей победой.
- А что у нас сегодня на обед? – бросает он взгляд на Фаиме, – можно ли узнать? Лучше всего, я пойду с вами сразу на кухню, хочу посмотреть, все же, мне интересно. Но моя жена не должна знать об этом. Я хочу только разок взглянуть, – и Иван Иванович исчезает на кухне. – Как это пахнет, чудесно, здесь у меня всегда появляется аппетит, черт его знает. Твоя повариха, если бы я мог поделить ее пополам, я сделал бы это тотчас. Она превосходно знает свое дело. Ну да, это же Петербург! Чудесно, восхитительно. Можем ли мы сразу поесть? У меня безумный голод! А где же, собственно, водка? Я ничего не вижу! Здесь A... a..., ах, – вот она! Смотрите, специально выделенная для этого кладовая! Можно было только мечтать об этом...
Внезапно он умолкает, вид множества бутылок полностью покорил его.
С этого посещения у бедного пекаря Воробья не было ни одного спокойного часа. В своем доме он больше не чувствовал себя хорошо, так как мешал всюду и всем. Никто больше не спрашивал о клиентах, так как во время перестройки хлеб вообще не выпекали.
- Все уходят уже к моему конкуренту, – жаловался он мне плаксиво. – Я вырву себе волосы. Я потеряю все, в конце концов!
Наконец, так как он действительно больше не мог помочь себе, он с женой спал на сеновале. Оба были смертельно несчастны. Они видели, как приближается их закат.
Наступил день открытия. Он стал событием.
Еще самым ранним утром, когда первые старые клиенты снова покупали их булочки, они были поражены их внезапным качеством и их видом. С быстротой молнии слухи разлетелись по Никитино, и мгновенно магазин был полон, но булочки были распроданы уже давно, так что нужно было довольствоваться хлебом. Но также и хлеб изменился. У него был превосходный вкус, потому что был выпечен очень воздушным и мягким. Скептическое лицо пекаря немного посветлело, но в глубине души он еще оставался очень недоверчивым.
Только несколько часов назад большая толпа собралась перед булочной, потому что один говорил другому: сегодня тут есть особенные пироги, их пекут пленные австрийцы! Разве это не было любопытно?
