— Пожалуйста, Адам. Мне хочется показать тебе, какая я хорошая. Я имею в виду хорошая хозяйка.
Его руки стиснули руль, а ответ прозвучал чуть быстрее, чем надо.
— Ладно, раз уж ты настаиваешь. Мы поедим у тебя дома, если тебе этого хочется.
Объехав дважды комплекс зданий, где она жила, он так и не нашел место для стоянки и в конце концов вынужден был оставить машину в гараже за переулок от ее дома. Луну закрыли тяжелые черные тучи, когда они вышли из машины. Ветер подталкивал их в спину, пока они поднимались по подъездной аллее. Ее била дрожь, когда они торопливо шли по тротуару. С тех пор как они днем выехали из города, резко похолодало.
Они находились еще довольно далеко от ее дома, когда молния прорезала небо, и сразу же раздался оглушительный гром. Через секунду разверзлись хляби небесные, пролив на улицы яростные потоки ледяного дождя.
Адам обнял Линн за талию, и они побежали к дому. Ветер швырял дождевые струи им в лицо, они почти ничего не видели. Стараясь не отставать от Адама, она оступилась, попала ногой в лужу с грязной водой, которая собралась в мелкой выбоине, подвернула лодыжку, сломала каблук и потеряла равновесие.
От падения ее спасла только сильная рука Адама, крепко державшая ее за талию. Он буквально дотащил ее до козырька подъезда, и она прислонилась к стене, убирая с глаз мокрые волосы. Адам встал перед ней, уперевшись руками в стену и загораживая ее от злого дождя. Он не прикасался к ней, но его теплое дыхание согревало ей щеку, и Линн почувствовала, как жар сползает вниз по ее лицу и начинает наполнять вены.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. В его голосе слышалась озабоченность, но других чувств она не обнаружила. — Ты можешь идти дальше?
Линн закрыла глаза, опасаясь, что они ее выдадут. За последнее время она совершила много ошибочных шагов. А если она ошибается, считая, что Адама влечет к ней физически? Если он абсолютно ничего не испытывает к ней, кроме нежности, вызванной годами дружбы? В этот самый момент в его словах слышалась лишь нормальная забота о старом друге. Он не был похож на человека, у которого сердце бешено бьется от страсти. «Может, я сейчас выгляжу как мокрая крыса и не нравлюсь ему», — промелькнуло у нее в голове, и она подавила смех, больше похожий на рыдания.
— Все в порядке, — ответила Линн, убирая с глаз прилипшую прядь. — Только вот до дома мне придется хромать.
— Хочешь, я попробую отломать второй каблук, — любезно предложил Адам.
— Не думаю, что у тебя это получится. Каблуки никогда не ломаются, когда ты этого хочешь. — Она попыталась придать голосу насмешливую ноту, хотя это далось ей с большим трудом. — Я смогу идти, если ты позволишь опираться на твое надежное плечо.
К тому времени, когда они добрались до дома Линн, одежда их промокла насквозь. Он поскорей втолкнул ее впереди себя в вестибюль и вызвал лифт. В ожидании кабины она оглядела свою вымокшую одежду и сняла несколько увядших листьев со своего жакета. Дыхание ее было слегка учащенным, видимо, оттого, что она шла через переулок со сломанным каблуком. Вода капала с ее мокрой юбки, под ногами образовалась лужа. Справа от нее появилась еще одна лужа. Она подняла глаза и увидела, что Адам промок ничуть не меньше.
Прибыл лифт, они вошли в него. Их обволакивало молчание своей мертвенной, удушающей тяжестью. Адам шагнул к ней, однако лицо его ничего не выражало, когда он вытащил из ее волос сморщенный увядший листок.
— У тебя испачкан кончик носа, — сказал он.
— Вот тебе и Манхэттен, — с усилием улыбнулась Линн. — Даже в дождевой воде полно сажи.
Лифт остановился на седьмом этаже, она достала ключ и торопливо направилась впереди него по короткому коридору. Адам закрыл за собой входную дверь, она включила верхний свет. Его светлые волосы прилипли к голове, отчего лицо стало казаться более строгим, чем обычно, а вокруг рта залегли глубокие морщины то ли от усталости, то ли от напряжения. Ей потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы не протянуть руку и не провести пальцами по этим жестким линиям.
Она поскорей вышла из крошечной прихожей, подальше от искушения.
— Я сейчас приму горячий душ, — сказала она. — Абсолютно вся промокла. Две минуты, и освобожу ванную. Ты можешь принять душ после меня, если хочешь.
— Можешь не спешить. Я пока открою вино. — Адам снял обувь и носки. — Дай мне, пожалуйста, полотенце, я вытру ноги, чтобы не оставлять мокрые следы на ковре.
— Конечно, подожди секунду. Сейчас только достану из шкафа, — суетилась Линн.
Она даже представить себе не могла, как ей удается говорить так непринужденно. Она протянула ему большое бежевое полотенце, изобразив при этом ослепительную улыбку, затем вернулась в ванную, стянула с себя намокшую одежду и бросила в бельевую корзину. Потом стояла под горячим душем, включив его на полную силу, и яростно терла себя губкой, словно и впрямь верила, что натертая докрасна кожа поможет избавиться от сексуального томления.
Вытершись насухо, Линн причесалась, скорчила гримасу, когда увидела в запотевшем зеркале копну мокрых кудряшек. За последнюю неделю лицо ее обрело неожиданную чувственность, а вот волосы по- прежнему напоминали смешной персонаж из мультфильма. Сокрушенно пожав плечами, она закуталась в махровый купальный халат, туго запахнувшись и накрепко подпоясав талию поясом.
Однако тело не удалось обмануть этим псевдоскромным жестом. Груди упирались в грубую ткань и сладко ныли, а кожа горела от постоянного внутреннего огня. Тугой пояс и скромно запахнутый высоко у горла халат могли обмануть только стороннего наблюдателя. Сама Линн справлялась с разбушевавшейся чувственностью из последних сил.
— Ванная твоя, — заявила она с фальшивой жизнерадостностью, как только открыла дверь.
Собственная улыбка напомнила ей рекламу зубной пасты.
Линн прошла через комнату, не глядя в сторону Адама, и достала из ящика комода самую просторную футболку и шорты. Больше предложить Адаму было нечего.
— Возьми, — сказала она. — Тебе не стоит снова влезать в мокрую одежду. Вот только боюсь, что другого у меня ничего не найдется.
— Ничего. Наверное, я в это влезу.
— Будем надеяться. — Способность весело улыбаться наконец-то оставила ее. Она могла лишь надеяться, что выглядит не настолько напряженно, как ощущает себя внутри.
— Вино открыто, — сказал Адам. — Я возьму с собой стакан в ванную, если ты не возражаешь.
— Прекрасно. Когда ты выйдешь, ужин будет готов.
Едва за ним закрылась дверь, она направилась на кухню, чувствуя себя будто зомби. Оперевшись о стол, Линн некоторое время стояла, прижавшись лбом к дверце полки, с благодарностью чувствуя разгоряченной кожей ее прохладу. И как только ей могло показаться, что она влюблена в Дамиона Таннера? Как могла она перепутать легкое увлечение и жгучую боль истинной страсти? С трудом подняв голову, Линн поглядела незрячими глазами на приколотый к стене календарь. И с удивлением подумала, как это ей удалось дожить до зрелого возраста, ни разу не узнав, что любовь— настолько сильное чувство, что способна разорвать тебя на кусочки, заставить испытать настоящую физическую боль.
Открыв холодильник, она извлекла пять яиц, взбила их хорошенько с солью, перцем, петрушкой и небольшим количеством сливок. По крайней мере часть того, что она говорила Адаму сегодня вечером, оправдается. За последний год она стала намного лучше готовить. Она нарезала четыре куска ветчины на аккуратные квадратики и положила кусок масла в низкую кастрюлю с длинной ручкой, но решила не включать плиту, пока Адам не выйдет из ванной. Омлет, как она теперь знала, нельзя долго держать готовым, чтобы он не опал.
До краев налив себе вина в бокал, она стала потягивать его с большим удовольствием, чем обычно. Прикончив первый, налила еще. Прежде ей было непонятно, почему иные восприимчивые души пытаются утопить свои горести в вине, но теперь наконец-то стала понимать привлекательность этого. К концу второго бокала боль под ложечкой перешла в довольно сносную пульсацию физического желания. Может, третий бокал полностью снимет боль.
