— Последние дни температура высокая, но без болей.
— А в крови что?
— Да ничего особенного. Признаков гнойника не было. Интоксикация. Полное омертвение поджелудочной железы.
— А сахар как?
— Сахар держался на нормальных цифрах.
— Поползло расплавление клетчатки, наверное, позади железы.
— Так и было, по-видимому.
— Но мы ведь хорошо все раскрыли… Отток был хороший.
— Хорошо-то хорошо, но как бывает при панкреатитах, так и пошло. А по дренажам хорошо отходило. И секвестры отходили…
— Да, да. Ну, если полное омертвение — ничего не сделаешь. А если гнойник, сепсис? Вдруг могли еще что-то сделать? Тогда нехорошо, неприятно.
— Она у нас все хорошо получала. На полную катушку лечили. И панкреатит и сепсис. Даже если он был. Чего только не делали!
— Если нет полного расплавления железы и клетчатки, очень обидная смерть. Вдруг могли вытянуть? Тогда обидно. Обидно.
— Да что обидно-то? Вот сейчас на вскрытие вызывают. Хотите — сходите, посмотрите, убедитесь.
— Сейчас? Очень хочу. Пойдемте.
— Лариса Борисовна, вас к телефону.
— Меня нет. У меня отпуск.
— Из прокуратуры. Следователь.
— Ну и что?! На минуту заехала! И все сразу на меня. К вам же сюда заходить нельзя! Да, кстати, как эта больная, что я оперировала, с Меккелевым дивертикулом?
— Все хорошо пока. Все нормально.
— Во! Так и скажите терапевтам.
— Лариса Борисовна! Трубка ждет.
— А, черт! Алло! Я слушаю!
— Добрый день, Лариса Борисовна.
— Добрый.
— Следователь из районной прокуратуры с вами говорит.
— Слушаю вас. Что случилось?
— Ничего страшного, Лариса Борисовна. У вас лежал больной Силантьев с ножевым ранением. Там грязная история, пьяная драка, хулиганье между собой повздорило. Нам нужно допросить вас, лечащего врача и оперировавшего хирурга. Надо, чтоб вы к нам приехали…
— Помилуй бог! Времени же совсем нет. У нас этого хулиганья сколько бывает! Что ж, мы и будем ездить каждый раз?
— Что же делать, Лариса Борисовна? Следствие идет. У нас работа такая.
— Приезжайте сами и сразу со всеми поговорите.
— Я не могу. Дел много очень.
— Когда всякая пьянь и бездельники лежат у нас, вы к ним приезжаете! А мы и так как загнанные лошади и все равно должны ехать к вам из-за какого-то алкоголика!
— Ну что же делать, Лариса Борисовна?
— Знаете, у меня отпуск. Я выхожу на работу в понедельник. Тогда и поговорим.
— Хорошо, Лариса Борисовна. Время терпит. — Следователь добродушно хмыкнул. — До свидания. До понедельника.
Когда она пришла в морг, вскрытие уже началось.
— Лариса Борисовна, а нам сказали, что вас нет, в отпуске.
— Приехала. Но меня еще нет. Я в отпуске. Это не я — мираж.
— Ну, это вскрытие ничего экстраординарного не дает. Полное расплавление поджелудочной железы. Ужасная печень.
— А селезенка? Развалилась? Нет, это не сепсис.
— Да, селезенка развалилась. Интоксикация. Нет, сепсис мы не поставим. Тут и так хватает причин для смерти.
— Не жилец она была. Нам можно идти, наверное?
— Идите. Так и запишем: некроз поджелудочной железы, цирроз печени, интоксикация.
Когда хирурги вышли, патанатом повернулся к своему коллеге:
— Хирурги, конечно, в этом деле ничего не понимают. Типичный сепсис. Да что их травмировать? Значения это никакого не имеет. Не от сепсиса, так от некроза железы, но должна была умереть. С этим не живут. Лечили они правильно, что им лишний раз нервы трепать? А так, по правде если, сепсис тоже есть.
Лариса Борисовна по пути в отделение заметила своим помощникам:
— Патанатомы в этом ничего не понимают. Конечно, сепсис. Она бы все равно умерла, но для себя, ребята, вывод сделать нужно. Не знаю, может, нужно было больше антибиотиков? Не знаю…
— Да вы что, Лариса Борисовна! Мы максимально ее пролечили. Не представляю, что еще можно было.
— Надо взять историю болезни и еще раз внимательно просмотреть, проанализировать всю схему лечения.
— Так это сделаем. Будет конференция по разбору смертности, тогда и проанализируем. Возьмет историю назначенный оппонент-рецензент и будет анализировать. А мы — отбиваться.
— Не люблю я эту систему, когда историю болезни дают на рецензию и анализ твоему же коллеге. Не по должности заниматься поиском ошибок у товарища.
— А кто же это должен делать?
— Кто! Ты сам. А иначе ты только отбиваться будешь да оправдываться. Сам ищи, либо начальство, которому по должности положено.
Ларису остановила какая-то женщина.
— Доктор, мой муж лежит у вас в пятой палате. Я бы хотела узнать про него.
— Лариса Борисовна, это больной, который лежит в пятой палате первым направо. Склероз аорты, подвздошных артерий, начинающаяся гангрена обеих ног.
— Это тот, у которого два инфаркта было?
— Да, да, доктор. Два инфаркта. Он, он.
— Лариса Борисовна, обследование у него полностью закончено, все уже есть. Мы ждем вас, чтоб окончательно решить, что делать.
В ординаторской Лариса посмотрела историю болезни, полистала все анализы, исследования. Самого больного она помнила хорошо.
— Видите ли… Простите, как вас зовут?
— Нина Михайловна.
— Видите ли, Нина Михайловна… Положение очень тяжелое. Оперировать необходимо. В противном случае он умрет от гангрены в ближайшее время. Вот только делать что? Если большую реконструктивную сосудистую операцию, то шансов на успех мало.
— А что же еще можно, доктор?
— Можно ампутировать обе ноги. Шансов больше. Хотя тоже очень, очень рискованно. Его дела очень плохи. Очень.
— Как же быть нам?
— Он сам должен сделать выбор. И вы тоже. Пойдите, поговорите с ним. Что решите, то нам и скажете. Мы здесь будем.
Женщина ушла.
— Лариса Борисовна, больной до конца не понимает, что у него. Я ему все рассказал, более или менее подробно, а он твердит одно и то же, требует, чтоб ему восстановили потенцию.
