А начальник Генерального штаба сухопутных войск Рейха генерал-полковник Гальдер после доклада генерал-инспектора моторизованных войск Брейта на 83-й (восемьдесят третий) день войны сетует, что немцы не имеют в своём распоряжении ни одной целой «тридцатьчетверки»!
Нет, эти слова Гальдера стоило бы, пожалуй, написать у всякого рода солониных прямо
«…в России: группа армий «Юг» — 16 танков (в октябре туда будет передано ещё 5 танков); группа армий «Центр» — 42 танка (в октябре и ноябре будет направлено на фронт ещё 20 танков); группа армий «Север» — 23 танка (в октябре будет направлено на фронт еще 5 танков). Когда закончится перевооружение 100-й и 101-й бригад, для использования в тыловых районах будет выделено ещё 548 танков».
Итого, получается, что к октябрю 1941 года вермахт смог использовать на фронте всего 81 (восемьдесят один) трофейный советский танк с перспективой использования к ноябрю ещё 30 (тридцати) танков. Кроме того, удалось приспособить к делу чуть более полутысячи откровенно устаревших советских танков для тыловых карательных частей против партизан.
Не густо…
По немецким данным, за первые два месяца войны немецкие войска подбили и захватили свыше 14 тысяч танков. Эта цифра, конечно, преувеличена, но вряд ли преувеличена астрономически. И, безусловно, правы те эксперты, которые основной причиной того, что немцы не смогли массово использовать наши трофейные танки, называют неустранимые поломки ходовой части и двигателя. Пожалуй, надо бы к этому лишь прибавить: «…зачастую — вследствие исчерпания ресурса».
Я же сейчас немного коснусь вопроса о точности данных по потерям на советско-германском фронте, приведя пример «разнобоя» в оценке потерь не техники, а людей.
Насколько суммарные оценки «вещь в себе», можно увидеть, сопоставив некоторые цифры, взятые в считающемся чуть ли не нормативным справочнике Б. Мюллера-Гиллебранда «Сухопутная армия Германии 1933–1945 гг.», и цифры генерала Гальдера.
В справочнике, в издании 2002 года (М.: Изграфус, Эксмо), на странице 714-й приведены данные по потерям сухопутных войск по годам войны в период до 30.11.1944 года.
По Мюллеру-Гиллебранду эти потери за 1940–1941 годы составили: убитыми 140 378 человек; пропавшими без вести — 8769 человек; демобилизованными (?) — 38 894 человека; дезертирами — 3 (три) человека.
Итого — 188 044 человека за весь 1941 год, всю вторую половину которого Германия уже воевала с СССР.
Это — по Мюллеру-Гиллебранду.
Но как понимать тогда приводившуюся мной в начале этой книги запись от 5 января 1942 года в «Военном дневнике» генерала Гальдера: «Потери с 22.6 по 31.12.1941 года: Ранено — 19 016 офицеров, 602 292 унтер-офицера и рядовых; убито — 7120 офицеров, 166 602 унтер-офицера и рядовых; пропало без вести — 619 офицеров, 35 254 унтер-офицера и рядовых. Итого потеряно 26 755 офицеров и 804 148 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск на Восточном фронте составляют 830 903 человека…»
Так сколько же потерял вермахт — 188 044 человека за весь 1941 год или всё же 830 903 человека только с 22 июня 1941 года и только на Восточном фронте?
Конечно, верны данные Гальдера, но странная статистика
Вот что пишет Мюллер-Гиллебранд (на стр. 285):
«После завершения крупных операций по окружению в летней кампании танковые группы располагали к началу сентября 1941 года следующим количеством боеспособных танков (в процентах): 1-я танковая группа — 53, 2-я — 25, 3-я — 41, 4-я — 70».
И далее он сообщает, что 22 июня 1941 года на Востоке, включая резерв ОКВ (2-я и 5-я танковые дивизии) имелось около 3680 танков, а безвозвратные потери на всех фронтах за период с июня по ноябрь 1941 года составили 2251 танк.
Если учесть, что, по данным того же источника, в Северной Африке имелось всего 350 танков — менее 10 % от наличия на Востоке, то потери — как минимум не преувеличенные, а то и заниженные — немцами танков на советско-германском фронте к концу осени 1941 года составили не менее 2000 единиц, то есть не менее 54 % от количества на 22 июня 1941 года.
Это же подтверждает — в реальном масштабе времени — и дневник генерала Гальдера, в котором уже 13 июля 1941 года было зафиксировано (выделение моё. —
К 28 августа 1941 года ситуация не улучшилась, и Гальдер записал:
«3. Положение с танками. Части 1-й танковой группы в среднем потеряли 50 % танков. Наихудшее положение в 16-й моторизованной дивизии. Части 2-й танковой группы имеют: 10-я танковая дивизия — 83
Это ведь тоже можно расценивать как танковый
И вот теперь, я думаю, пора познакомить читателя с некоторыми из тех записей 1941 года в служебном дневнике генерала Гальдера, которые относятся к боевым действиям советских танков в первые месяцы войны.
Уже 24 июня 1941 года Гальдер, имея в виду группу армий «Юг», отметил: «У противника появился новый тип тяжёлого танка», а позднее в тот же день записал:
«На фронте групп армий «Юг» и «Север» появился русский тяжелый танк нового типа, который имеет орудие калибра 80 мм (согласно донесению штаба группы армий «Север» — даже 150 мм, что, впрочем, маловероятно)».
Замечу, что реально KB имел тогда 76-мм пушку ЗИС-5, но отдельные экземпляры действительно были вооружены 152-мм орудием.
25 июня 1941 года Гальдер записал уточнённые данные о новом танке — имелся в виду всё тот же KB, a также внёс в дневник первые сообщения с фронта о появлении «еще одного нового танка», то есть Т-34.
И 25-го же июня 1941 года он отметил: «Противник организованно отходит, прикрывая отход танковыми соединениями».
Но тогда наши танковые соединения играли роль пожарных команд, часто использовались раздёрганными или без учёта обстановки. Характерна запись Гальдера от 28 июня 1941 года:
«В полосе группы армий «Юг» 8-й русский танковый корпус (реально — 8-й механизированный корпус, танковых корпусов у нас тогда не было. —
Танковое сражение под Дубно было для нас действительно очень неудачным, но и эти бои замедляли темп немецкого наступления. Утром 27 июня 1941 года Гальдер пренебрежительно записал: «Русские соединения, атаковавшие южный фланг группы армий «Юг», видимо были собраны наскоро»… А уже к середине дня 27 июня он озабочен: «11, 13 и 14-я танковые дивизии ведут бои с танками противника между рекою Стырь и Ровно»…
Реально танкам Клейста противодействовали кадровые, а не «наскоро» сформированные соединения советских механизированных войск, но тот же 8-й мехкорпус перед тем, как атаковать ударную танковую группировку Клейста, совершил 400-километровый марш и вступил в бой с ходу, по частям. Такой вынужденный способ ввода корпуса в бой и натолкнул Гальдера на догадку об импровизации русских.
29 июня 1941 года он с утра уже просто встревожен:
«На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада…
В тылу 1-й танковой группы также действуют отдельные группы противника с танками, которые даже продвигаются на значительные расстояния…»
Как видим, даже неудачный, наспех организованный по указанию Ставки контрудар советских механизированных корпусов имел своё значение. И хотя Гальдер 30 июня 1941 года записал, что напряжённая обстановка в районе Дубно разрядилась, он тут же прибавил:
«Вклинение противника довольно серьезно помешало продвижению 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий, а также
