вышло в загнившей со временем Польше. Но это так — к слову…
ВОЗВРАЩАЯСЬ же к раздумьям и тревогам Сталина в начале 50-х годов, надо сказать, что хотя после войны его волновало многое, в том числе и чисто экономические проблемы социализма, более всего его волновали нравственные проблемы социализма, этические проблемы социализма, цивилизационные его проблемы, наконец!
Он прекрасно понимал, что капитализм еще силен и что силен он не столько экономически — достаток в умном обществе дело наживное, сколько силен тем, что апеллирует в человеке к зверю. А ломать — не строить… Провести оглушительный вечер в толпе под блики лазерных проекторов проще, чем увидеть в тиши библиотечного зала вдруг блеснувший для тебя луч знания и понимания.
В беседе с Александрой Коллонтай в 1939 году он предвидел, что в будущем «развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми»… Он это понимал и тревожился — кто победит в нарастающем столкновении старого и нового? Что победит?
О мире, наполненном героями вместо глупцов, о мире, в котором ни один — даже самый доблестный и справедливый — король не сможет царствовать, о мире, где людьми будут управлять благородство и правда, мечтали многие и до Сталина — тот же Карлейль. Но только Сталин и его страна, продолжая дело Ленина, подвели под эту мечту и реальную, созидательную идейную базу, и реальную материальную базу.
Да, база к началу 50-х годов была, и у нее были отличные перспективы развития. И тем не менее, а возможно, как раз поэтому Сталин тревожился. 10 ноября 1947 года в беседе с Юрием Ждановым он сказал: «Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…»
Как же его уже за эти слова, за эти мысли и за дела, такими мыслями пробуждаемые, должны были ненавидеть все те, кому уже сейчас было хорошо — хоть в Москве, хоть в Вашингтоне и Лондоне, хоть в уютной квартирке парижского рантье…
И как его должны были возненавидеть еще больше все умные враги России и социализма за его потенциально гибельную для врагов России и социализма работу, представленную для всеобщего ознакомления осенью 1952 года.
А Сталин старел. Накапливалась усталость — не только физическая, но, что было еще опаснее, психологическая. Физической смерти Сталин не мог страшиться так, как ее страшится обычный человек. Он ведь знал, что независимо от того, сбудется его прогноз развития ситуации, который он сделал в беседе с Коллонтай, или не сбудется, лично он давно обессмертил себя.
Но смог ли он гарантировать бессмертие и тому делу Ленина, продолжателем которого он стал? Обеспечена ли устойчивая историческая перспектива той державе, которая выросла на его глазах при его повседневном деятельнейшем участии и руководстве?
И есть ли кто-то, на кого можно положиться персонально? Сформировались ли тот узкий слой в высшем управлении и тот мощный пласт в народной толще, наличие которых только и способно развить социализм, демократию и все производительные силы России?
На кого положиться конкретно? Как заранее угадать — нет ли в человеке червоточины? Вот генерал Осликовский… Из бедняков, в Гражданскую — командир партизанских отрядов в Летичеве и Проскурове, командир эскадрона, храбро воевал с Деникиным и Врангелем… А потом — срыв… И вновь война, бои, храбрость… А после войны — вновь срыв. Испытание смертью человек выдержал не раз. Испытание жизнью — нет.
Михаил Ромм — обленившийся после войны «мэтр». Но он ведь когда-то в скудных условиях снял по Мопассану «Пышку», наизусть — кадр за кадром — выучивал «Броненосец “Потемкин”», «Мать», «Парижанку» Чаплина, исписывал заметками сотни страниц, работал по пятнадцать часов, спал по пять… Снял «Тринадцать», снял «Ленин в Октябре» и много других отличных фильмов…
«Ленинградец» Алексей Кузнецов был сыном рабочего и сам в 1922 году, в семнадцать лет, начал как рабочий.
В девятнадцать стал секретарем Ореховского волостного комитета комсомола, а там пошло-поехало: инструктор укома, секретарь окружкома, райкома, с 1932 года — в двадцать семь лет, инструктор Ленинградского горкома партии, а в тридцать четыре года — уже член Центрального Комитета ВКП(б)!
Активная советская биография, и — тоже срыв!
А «ленинградец» Николай Вознесенский? Тоже блестящее начало и еще более блестящее продолжение, а потом — нарастающее чванство, самодовольство, и как итог — срыв.
Такими были не все, но таких было все же удручающе много… Это был результат не неких врожденных системных пороков социализма и не просчетов Сталина, а результат той многовековой азиатчины, которая за столетия самодержавия въелась в душу народа слишком глубоко и сильно.
На кого же можно было надеяться без сомнений? Сталин не мог над этим не задумываться все чаще. И вывод был очевиден: на новую, образованную и свободную от «родимых пятен» капитализма советскую молодежь.
Это был, так сказать, общий вывод. Но из него могли последовать уже конкретные действия Сталина по изменению основного принципа формирования власти в стране. Я имею в виду советскую выборную систему.
В ДЕКАБРЕ 1936 года была принята новая Конституция СССР, а через год прошли первые выборы в Верховный Совет СССР. Это известно всем. Но по сей день мало кто знает, что они, по замыслу Сталина, должны были стать альтернативными, что уже были подготовлены образцы избирательных бюллетеней, где стояло несколько фамилий. Между прочим, обнародованием этого факта мы обязаны как раз Юрию Николаевичу Жукову.
В предоставлении гражданам возможности выбора из нескольких кандидатур, выдвинутых различными общественными организациями, Сталин видел противовес усиливающейся «партоплазме» — партийной и беспартийной. Однако в 1937 году сопротивление разложившейся части партийно-государственного и хозяйственного руководства проявилось так явно, эта «элита» обнаружила свое подлинное лицо так очевидно, что в том же 1937 году Сталину и сталинскому «ядру» партии пришлось прибегнуть к масштабным чисткам.
Я пишу книгу не о 1937–1938 годах, и поэтому ограничусь здесь лишь этим интегральным выводом, сказав далее, что хронологически чистки в партийно-государственном руководстве совпали с чистками в армии, вызванными заговором Тухачевского, а также с масштабными превентивными мерами против потенциальной «пятой колонны», в том числе — в народных «низах». Но при несомненной системной связи этих трех репрессивных чисток друг с другом лишь чистка «элиты» была связана с неудавшейся идеей Сталина об альтернативности выборов в органы Советской власти.
Я убежден, что Сталин был твердо намерен вернуться к этой идее перед следующими выборами — в декабре 1941 года. Однако в том декабре было не до выборов, как и в целой веренице последующих декабрей.
Первые послевоенные выборы в Верховный Совет прошли в 1946 году, следующие — 12 марта 1950 года. И они были тоже безальтернативными. В бюллетенях стояла фамилия лишь одного кандидата, и весь выбор избирателей заключался в том, оставить ли ее в бюллетене или вычеркнуть ее.
По тому времени отказ от альтернативности выборов был вполне разумным решением. С одной стороны, страна напрягала все силы для того, чтобы поскорее преодолеть разруху, и надо было обеспечивать максимальное единение всех. С другой стороны, жилось многим тяжело, не все понимали, что впереди не худшее, а лучшее, мало кто знал о вынужденно больших расходах на такие оборонные проекты, как атомный, ракетный, на создание реактивной авиации и новой электроники… И это недовольство могло сказаться на результатах выборов так, что вместо единения в обществе мог получиться «раздрай».
Однако в марте 1955 года предстояли новые выборы. И к ним должна была подойти страна, качественно отличающаяся от страны в 1950 году! Причем впервые к урнам должны были прийти молодые избиратели рождения 1937 года. Они, их старшие товарищи, их повзрослевшие отцы-победители уже могли вполне осознанно выбирать из нескольких кандидатур, выдвигая во власть действительно наиболее достойного.
