А Черкасов писал Берии.
Почему?
Ответ мы находим у самого Черкасова:
«Я набрался храбрости написать Вам это письмо и послать Вам сценарий, потому что в моей памяти свежа встреча с Вами и Ваше удивительное внимание.
С глубоким уважением.
Однако Лаврентий Павлович не имел никакого реального отношения к «культуре», и все, что он мог сделать, — это переправить письмо в ЦК Маленкову с резолюцией: «
И непоэтических — тоже.
Что же до Берии, то, как видим, он в среде подлинно творческих русских интеллигентов- интеллектуалов был ценим и уважаем — как и сам Сталин. Впрочем, Берию ценил и простой народ, и тому тоже отыскиваются свидетельства в архивах. Так, 9 июня 1950 года секретарю ЦК М. А. Суслову была направлена записка Отдела агитации и пропаганды ЦК, где были приведены выдержки из писем, пришедших в «Правду» после выхода на экраны фильма «Падение Берлина». Фильм критиковали обычные, нечиновные советские люди, и вот как, в частности, критиковали:
«…Тов. Вагин (Москва):
«…Члены Политбюро настолько искажены, что прямо неудобно за постановщиков. Нельзя же, прикрываясь хорошим замыслом и содержанием, показывать уродливо руководителей. Товарищей Ворошилова, Молотова, Микояна, Берия и других членов Политбюро народ любит, и показывать их надо такими, какими их знает народ».
Тов. Семенов (подполковник):
«Мне, участнику нескольких парадов в Москве, довелось видеть товарищей Молотова, Ворошилова, Маленкова, Булганина, Берия и др. на трибуне. Они не произносили в это время речей, но это — энергичные, волевые люди. Не уносишь этого впечатления после просмотра фильма «Падение Берлина», здесь они показаны пассивными, я бы сказал, карикатурными»…»
Обращаю внимание читателя на тон писем — в нем нет и тени той якобы рабской психологии, которую приписывают советской массе нынешние «продвинутые» «историки», «мастера слова», «политологи».
Так, инспектор районного отдела народного образования из Кронштадта Данилова, мастер Московского завода шлифовальных станков Дроздов, учитель из Красногорска Иванов, слесарь из Ростова Ярославской области Буревой, Титов и Белканов из Риги, Коваленко из Мурманска, Мехоношин из Ярославля, Осминкин из Ленинграда, не сговариваясь, жестко осудили введение в картину некоего сталевара «Алексея Иванова», представленного в фильме «передовым стахановцем», встретившимся со Сталиным…
«Зритель испытывает неловкость и даже стыд за… парня… Совершенно неуместно и никому не нужно было показывать знатного молодого человека в роли придурковатого Иванушки…»…
«Почему Алексей по желанию сценариста остался каким-то недоразвитым простачком, ограниченным, примитивным человеком?»…
«Образ сталевара в мирных условиях и на войне — неотесанный, необразованный, невоспитанный парень! Это не реальный облик передового советского человека… Даже наши умные советские дети с возмущением следят за Алексеем Ивановым и бросают самые нелестные реплики о нем…»…
«Кто он — …советский рабочий, выросший в коллективе, любящий товарища Сталина с детства, или мужичок дореволюционного времени из медвежьего уголка…»
Это все — «непричесанные» «рядовые» мнения. И это — мнения людей, ощущающих себя хозяевами страны и жизни и не склонных к тому, чтобы их оглупляли…
Но еще более важны для нас сейчас оценки, данные этими людьми Берии. Они ведь тоже искренни и показывают, что Берия в народе не имел репутации «палача». Лишний раз в этом можно убедиться при знакомстве с историей, связанной с именем кинорежиссера Александра Довженко…
В январе 1944 года Сталин жестко, но, увы, справедливо раскритиковал довженковский сценарий «Украина в огне». Надо сказать, что его выступление можно считать образцом умной и политически точной чисто профессиональной критики. Сталин назвал Довженко украинским националистом, но это не было приговором — Довженко снимал документальные фильмы, в 1948 году поставил художественный фильм «Мичурин» и получил за него Сталинскую премию. Третировали режиссера коллеги-кинематографисты: задвигали, отлучили от преподавания во ВГИКе, меньше, чем другим, платили… И вот жена Довженко — актриса Юлия Солнцева 20 августа 1951 года написала Берии:
«Многоуважаемый Лаврентий Павлович!
Обращаюсь к Вам с просьбой принять и выслушать меня. Я хочу с Вами говорить о Довженко. Создавшаяся ситуация вокруг этого человека, не дающая возможности работать, ухудшается с каждым днем. У него был второй инфаркт и жить осталось, очевидно, считаное время (Довженко умер 25.11.56 г. —
Прошу простить меня за беспокойство. Хочу заверить Вас в крайней необходимости этого письма.
У заместителя Председателя Совета Министров СССР, председателя Специального Комитета Л. П. Берии тогда (как, впрочем, и всю его послевоенную жизнь) хватало хлопот с крупными народнохозяйственными проблемами, с «атомными» и ракетными делами… В разгаре были работы по системе ПВО Москвы «Беркут»… Так что лично встречаться с женой Довженко у него времени не было, да и что лично Берия мог? Однако то, что он мог, он сделал: через своего помощника по Совету Министров Б. Людвигова переслал 27 августа 1951 года письмо Солнцевой заведующему Отделом художественной литературы и искусства ЦК B. C. Кружкову и поручил Людвигову договориться о приеме Солнцевой в ЦК.
В своей «епархии» Берия имел обыкновение назначать точные контрольные сроки, но в ЦК он не распоряжался, и «бумага» двигалась неспешно. Письмо Солнцевой было зарегистрировано в Техническом секретариате Оргбюро ЦК 28 августа 1951 года, однако автора выслушали только в октябре.
24 октября 1951 года B. C. Кружков докладывал об этом Суслову, ссылаясь на договоренность «с секретариатом тов. Берия». Кружков также сообщал, что министр кинематографии Большаков «имеет в виду вызвать т. Довженко на беседу, проявить большое внимание к его творческой работе (через два месяца после мольбы жены! —
Примеры Черкасова и Солнцевой вряд ли были единственными — просто их сегодня рассекретили хотя бы в малотиражных сборниках документов. Но уже эти примеры поражают! Ведь Черкасов и Солнцева почти одновременно обратились к Берии независимо друг от друга,
