В сюртуке без шпаги, в шинели, в фуражке, Александр прошел в ворота, приложился к кресту, окропился святой водой, принял благословение митрополита Серафима, приказал запереть за собой ворота и направился вдоль длинного ряда монахов в утопавшую во мраке соборную церковь, где была ярко освещена только рака Александра Невского.
Началась долгая молитва…
Затем он прошел в келью лаврского схимника Алексия и после беседы с ним опять начал молиться. Окончив молитвы, спросил старца, где тот спит. Алексий молча показал на черный открытый гроб… Царь опять принял благословение — у схимника, и, крестясь на ходу, покинул лавру.
За заставой он приказал остановить лошадей, встал в коляске и долго-долго, обернувшись к городу, смотрел на него…
Потом приказал трогать.
ВЫЕХАЛ он в Таганрог с минимально возможным для монарха сопровождением: начальник главного штаба генерал-адъютант барон Дибич, лейб-медик баронет Виллие, доктор Тарасов, вагенмей-
стер полковник Соломка, четыре обер-офицера и немногочисленная прислуга.
Приехав в Таганрог, начал устраиваться в небольшом одноэтажном домике (на нем я остановлюсь отдельно). Готовясь к приезду вскоре последовавшей за ним императрицы, сам чистил дорожки в саду, сам развешивал в комнатах лампы, сам вбивал гвозди для картин и перетаскивал диваны.
Он как будто готовился не только к приезду жены, но и еще к чему-то… Не к новой ли своей жизни — уже не в качестве царя, которому служит вся держава, а в качестве простого человека, обслуживающего себя собственными руками?
20 октября в той же узкой компании (Дибич, Виллие, Тарасов, Соломка) Александр уезжает в Крым…
В купленной им у графа Кушелева-Безбородко Ореанде он вслух помечтал:
— Скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок дают отставку…
3 ноября император подъезжал к Мариуполю (это — в ста километрах от Таганрога)… На последней станции он случайно встретился с едущим из столицы фельдъегерем Масковым, принял от него бумаги и приказал сопровождать себя…
По дороге ямщик погнал и вывалил фельдъегеря на мост. Ударившись головой, тот остался неподвижен… Царь оставил с ним Тарасова с приказанием лично доложить о состоянии Маскова…
Вскоре доктор доложил о том, что пострадавший скончался… У царя возбужденно блеснули глаза… Масков имел с ним большое внешнее сходство…
И, как я предполагаю, перед Александром вдруг неожиданно открылась возможность скорого финала.
Но это был лишь пролог финала…
УВАЖАЕМЫЙ мой читатель! Исследований,
Правда, в моем распоряжении был труд августейшего историка «Император Александр I». Причем, должен я сказать, работа это весьма посредственная, глубиной не отличающаяся (зато — верноподданная) и интересна прежде всего крайней осведомленностью ее автора (хотя он нередко о многом просто помалкивает).
И еще надо упомянуть о принадлежащих перу Льва Толстого «Посмертных записках старца Федора Кузьмича»…
Толстой, к слову, заинтересовался проблемой еще в 1890 году (если не значительно ранее), то есть до выхода в свет работ и Василича (четвертое издание в 1911 году), и Николая Михайловича, и Барятинского (первое издание в 1912 году)… Но опубликована эта неоконченная повесть была лишь в начале 1912 года в Берлине, в «Свободном слове» в публикации посмертных произведений графа Толстого. В феврале этого же года она появилась с купюрами в журнале «Русское богатство». Номер тут же был задержан цензурой, а редактировавший журнал Короленко — предан суду…
Попадаются весьма прозрачные намеки в пользу версии и у такого авторитета, как Николай Карлович Шильдер, написавшего официальную историю царствований Павла и его сынов Александра и Николая…
Что же до Василича и Барятинского, то должен сказать, что, читая книгу Василича, я то и дело наталкивался на логические неувязки (факты, им приводимые, противоречили его же выводам).
Есть, к слову, основания предполагать частые несообразности (возможно, невольные, обусловленные задачей доказать противоположное видимой позиции пишущего) и в великокняжеском произведении. Николай Михайлович явной нелогичностью выводов из им же сообщенных фактов как бы намекал читателям — сами соображайте, согласен ли я с версией о том, что «Кузьмич — Александр» — легенда.
В то же время, читая «просто князя» Барятинского, я то и дело. отмечал картину обратную — встречал у него те же логические соображения в пользу версии «Александр — Кузьмич», которые до этого уже приходили на ум и мне…
Владимир Владимирович Барятинский, родившийся в 1874 году в Петербурге и умерший в Париже в 1941 году, воспитывавшийся в тесной дружбе с сыновьями Александра Третьего, из' Рюриковичей, сын урожденной графини Стенбок-Фермор и внук наместника Кавказа, недостатка в сведениях — писаных и незаписанных, об александровской эпохе не испытывал, как и недостатка в литераторских талантах, одновременно будучи личностью независимой и критически настроенной к предрассудкам дворянско- чиновничьей среды.
И его труд в обоснование тождества императора и старца выглядит очень убедительно как в фактическом, так и в логическом отношении. Между прочим, по предположению (и отнюдь не беспочвенному) Барятинского, в Александро-Невской лавре служился не молебен перед в принципе привычным и частым очередным отъездом императора из столицы, а служилась
ЦАРЬ вернулся в Таганрог 5 ноября, с легким недомоганием… И Барятинский очень тщательно и критически проанализировал записи тех, кто был рядом с Александром с начала по середину ноября, то есть — жены, князя Волконского, медиков Виллие и Тарасова.
Так или иначе, датой смерти императора стало 19 ноября 1825 года… И события после этой даты оказываются такими же противоречивыми, как и жизнь царя до нее. Описать и проанализировать их было бы интересно, но мне предстоит сказать об Александре еще столько, что останавливаться на подробностях, не рискуя действительно отклониться в сторону недопустимо далеко, я просто не могу. Сообщу лишь, что слухи о подмене императора кем-то другим поползли почти сразу, что те немногие, кто знал императора при жизни и видел лицо покойного, считали, что черты его сильно изменились (что прямо признавал и Николай Михайлович), что на необъяснимо долгом пути траурного «поезда» было много проблем и странностей почти до самого его конца…
МЕЖДУ прочим, когда я раздумывал об Александре и пополнял свои знания о нем, меня поразило то, как настойчиво его судьба в его последний год царствования оказалась связанной с тем числом «13», которое не могло не стоять у него перед глазами каждый раз, когда он вспоминал о смерти баронессы Крюденер…
Да и не только о ней.
В Петербург из своих многочисленных странствий по России он вернулся последний раз 13 июня 1825 года (эта дата, как и последующие, приведена по старому русскому стилю)…
Вернулся он, кстати, из Варшавы — после открытия третьего польского сейма, который был им открыт 1 мая по старому стилю, но 13 мая по европейскому.
Совпадение? Возможно…
