Родины. А сейчас я познакомлю читателя с одним из наиболее основательных и умных наблюдений за этим, тогда всё ещё формирующимся, чувством, которое относится ко временам довоенным…
Путевые очерки «Одноэтажная Америка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова были опубликованы в № 10–11 журнала «Знамя» за 1936 год, а в 1937 году вышли отдельными изданиями в «Роман-газете», в Гослитиздате, в издательстве «Советский писатель», а также в Иванове, Хабаровске и Смоленске.
Что интересно! Шёл
В том самом 1937 году!
А ведь новая книга авторов «12 стульев» и «Золотого телёнка» фактически впервые открывала для советских людей подлинную Америку. Это была не агитационная карикатура, не беглая, пусть и точная, зарисовка, а широкая картина, данная двуединым пером блестящих мастеров слова. И эта картина не отторгала советского читателя от Америки, а рождала неподдельный и уважительный интерес к ней. Собственно, очерки Ильфа и Петрова вместе с заметками Горького и Есенина и книгой Николая Смелякова «Деловая Америка» — по сей день лучшее, что написано на русском языке о США как об уникальном явлении мировой цивилизации.
В конце «Одноэтажной Америки» её авторы честно предупредили читателя:
«Советский Союз и Соединённые Штаты — эта тема необъятна. Наши записи — всего лишь результат дорожных наблюдений (в которых описания пороков империализма занимали по сравнению с описанием достижений Америки очень скромное место. —
<…>
Американцы очень сердятся на европейцев, которые приезжают в Америку, пользуются её гостеприимством, а потом её ругают… Но нам непонятна такая постановка вопроса — ругать или хвалить. Америка — не премьера новой пьесы. А мы — не театральные критики…»
В авторской интонации Ильфа и Петрова никогда не было ни малейшей натужности или ложного пафоса. О самых серьёзных вещах они говорили просто и с улыбкой. Чувствуется эта улыбка и в вышеприведённых строчках. Но далее интонация становится сдержанней, потому что далее следует краткий, однако очень важный вывод:
«Что можно сказать об Америке, которая одновременно ужасает, восхищает, вызывает жалость и даёт примеры, достойные подражания, о стране богатой, нищей, талантливой и бездарной.
Мы можем сказать честно, положа руку на сердце: эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется».
В главе 46-й своих очерков, названной «Беспокойная жизнь», Ильф и Петров дали верное описание состояния души советского человека за кордоном, сказав так:
«…Мы проехали десять тысяч миль.
И в течение всего пути нас не покидала мысль о Советском Союзе.
На громадном расстоянии, отделяющем нас от советской земли, мы представляли её себе с особенной чёткостью. Надо увидеть капиталистический мир, чтобы по-новому оценить мир социализма. Все достоинства социалистического устройства нашей жизни, которые от соприкосновения с ними человек перестаёт замечать, на расстоянии кажутся особенно значительными…
Мы всё время говорили о Советском Союзе, проводили параллели, делали сравнения. Мы заметили, что советские люди, которых мы часто встречали в Америке, одержимы теми же чувствами. Не было разговора, который в конце концов не свёлся бы к упоминанию о Союзе: „А у нас то-то“, „А у нас так-то“, „Хорошо бы это ввести у нас“, „Это у нас делают лучше“, „Этого мы ещё не умеем“, „Это мы уже освоили“…»
В Америке порой говорят о своей же стране: «эта страна». Для советского человека такой подход выглядел дико! «Моя страна», «наша страна», «мы» — такими были новое мироощущение и новое ощущение себя в мире. Сами оторванные от Родины, пусть временно и по делу, Ильф и Петров нашли для определения своих чувств точные слова:
«Советские люди за границей — не просто путешественники, командированные инженеры или дипломаты. Всё это влюблённые, оторванные от предмета своей любви и ежеминутно о нём вспоминающие. Это особенный патриотизм, который не может быть понятен, скажем, американцу…»
Но почему же патриот-американец не смог бы понять советского патриота? Авторы «Одноэтажной Америки» ответили на этот вопрос просто и убедительно. Вначале они дали отвечающий действительности и ни в чём не устаревший обобщённый психологический портрет жителя Америки:
«По всей вероятности, американец — хороший патриот. И если его спросить, он искренне скажет, что любит свою страну, но при этом выяснится, что он не знает и не хочет знать фамилии людей, спроектировавших висячие мосты в Сан-Франциско, не интересуется тем, почему в Америке с каждым годом усиливается засуха, кто и зачем построил Боулдер-дам (знаменитая плотина на реке Колорадо. —
Можно лишь удивляться тому, как быстро и глубоко два советских писателя (или — один двуединый?) ухватили эту врождённую, принципиальную узость человека западной цивилизации — такую естественную для него и такую неестественную для советских людей! Без иронии и снисходительности, а с вполне объяснимым чувством превосходства самостоятельного человека над человеком несамостоятельным Ильф и Петров сравнивали «среднего американца» с жителем Советской Вселенной и писали о типичном американце так:
«Он — трудящийся человек, получает свои тридцать долларов в неделю и плевать хотел на Вашингтон с его законами, на Чикаго с его бандитами и на Нью-Йорк с его Уолл-стритом. От своей страны он просит одного — оставить его в покое и не мешать ему слушать радио и ходить в кино… Нет, он не поймёт, что такое патриотизм советского человека, который любит не юридическую родину, дающую только права гражданства, а родину осязаемую, где ему принадлежат земля, заводы, магазины, банки, дредноуты, аэропланы, театры и книги, где он сам политик и хозяин всего».
И эти слова сами по себе хорошо объясняют, почему в считаные годы — с 1929 по 1939-й новая Россия смогла пробежать дистанцию длиной в век…
Объясняют они и то, почему Россия после катастрофы лета и осени 1941 года смогла к концу того же 1941 года подготовить контрнаступление под Москвой, через год — сталинградский триумф, ещё через полгода создать великий бастион Курской дуги, а к концу 1943-го перейти в почти непрерывное победоносное наступление, организовать в 1944 году десять сталинских ударов, а в 1945-м взять Берлин…
Становится понятным и то, почему за десять лет — с 1946-го, когда в некоторых местностях ели крыс, по 1956 год — новая Россия восстала из пепла, обеспечила себе хотя и небогатое, но душевное и свободное
