Это строки из писем… Александра Блока матери от 19 и 21 июня 1917 года. И они свидетельствуют сами за себя.
9 января 1918 года, через три месяца после Октября, Блок пишет блестящую статью «Интеллигенция и революция», которая была опубликована 19 января в газете «Знамя труда». Статья начиналась так:
«„Россия гибнет“, „России больше нет“, „вечная память России“, — слышу я вокруг себя.
Но передо мной Россия: та, которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели; тот Петербург, который видел Достоевский; та Россия, которую Гоголь назвал несущейся тройкой.
Россия — буря. Демократия приходит „опоясанная бурей“, говорит Карлейль.
России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой и — по-новому — великой».
Заметим, что сейчас тоже приходится читать и слышать нечто подобное тому, что обличал Блок. И это само по себе небезынтересно и должно наводить на размышления. С другой стороны, как тогда, так и сейчас пути выхода к новой, великой России «расейские» интеллигенты предлагают, как правило, не то чтобы неверные, но — попросту идиотские, договариваясь даже до идеи монархии. А ведь и тогда, и сейчас верным мог и может быть лишь один путь — путь социализма на базе развитых обратных связей между Властью и народом.
Вернёмся, однако, к статье Блока — в ней содержится немало мыслей, неудобных как для тогдашних, так и нынешних «интеллектуалов»:
«Почему дырявят древний собор? — Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой. Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? — Потому что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? — Потому что сто лет под их развесистыми липами и клёнами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью.
Всё так.
Я знаю, что говорю…»
Блок действительно знал, что говорил, не только потому, что был глубоким мыслителем, а не просто поэтом. Блок сам происходил из помещичьей среды и хорошо знал её. Среди его предков не было садистов типа Салтычихи, но это ничего не меняло по существу — Блок недаром написал: «…не у того барина, так у соседа».
И прибавлял:
«Мы — звенья одной цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?»
Потому Блок, выдающийся мастер культуры, с любой точки зрения имел моральное право писать:
«Что же вы думали? Что революция — идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своём пути? Что народ — паинька? Что сотни обыкновенных жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так „бескровно“ и „безболезненно“ и разрешится вековая распря между „чёрной“ и „белой“ костью, между „образованными“ и „необразованными“, между интеллигенцией и народом?
Русской интеллигенции — точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки. Не стыдно ли издеваться над безграмотностью каких-нибудь объявлений или писем, которые писаны доброй, но неуклюжей рукой? Не стыдно ли гордо отмалчиваться на „дурацкие“ вопросы? Не стыдно ли прекрасное слово „товарищ“ произносить в кавычках?
Это — всякий лавочник умеет. Этим можно только озлобить человека и разбудить в нём зверя…»
Это были мысли великого гуманиста, гуманиста в точном, первоначальном смысле этого затасканного уже к началу XX века слова, то есть человека, борющегося за
«…Художнику надлежит пылать гневом против всего, что пытается гальванизировать труп (старой России. —
Я обращаю внимание читателя на почти полное системное тождество формулы Блока: «знание высокое, холодное и гневное» и формулы Дзержинского: «Холодный ум, горячее сердце и чистые руки». «Холодное знание» — это синоним «холодного ума». «Гневное знание» — синоним «горячего сердца». А «высокое знание» невозможно без отказа от шкурного себялюбия, синонимичного «чистым рукам».
Так случайной ли была Великая Октябрьская социалистическая революция, если лучшие умы русской художественной культуры оценивали эпоху так же, как и наиболее выдающиеся революционеры России?
Через год после Октября — 14 ноября 1918 года, из того же Петрограда — уже не относительно сытого «временного», а из холодного и голодного «большевистского» — Блок пишет переводчице Н. А. Нолле-Коган:
«Надежда Александровна, что отвечать сейчас? В мире нет больше личного. Жизнь открывает неслыханные возможности какого-то нового качества. Только этим я живу, думаю, что больше жить и нечем…»
Это писал высокий интеллектуал, но уж никак не интеллигент.
ВЕЛИКИЙ наш историк Василий Осипович Ключевский классифицировал интеллигенцию так:
«1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных.
2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению.
3) Щепки, плывущие по течению, с одними словами и аппетитами».
Кому как, а на мой вкус — блестяще!
В 70-х годах XIX века понятие «интеллигенция» ввёл в оборот писатель Боборыкин, а в 90-х XIX века Ключевский писал:
«Это слово недавно вошло у нас в употребление. Оно некрасиво, хотя имеет классическое происхождение. Некрасиво оно потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать. Оно означает человека
