Громбеларде.
— О! — Он покачал головой. — Могу поспорить, что ты не шутишь!
— Это хорошо.
Они вышли за ворота. Она села прямо на землю, прислонившись спиной к массивным створкам. Часового не было, сейчас на посту стояли двое ее людей — и кот, один из нескольких, входивших в состав отряда. Она кивнула коту, и тот скрылся в темноте.
Девушка подставила лицо дождю. Широкая кожаная повязка на лбу была черной от влаги, так же как и грубая куртка, надетая поверх кольчуги.
— Послушай меня, мудрец, — сказала она, откидывая назад прилипшие ко лбу мокрые волосы, — и ни на мгновение не смей усомниться в моих словах, ибо то, что я знаю, я знаю наверняка. О том же, в чем я не уверена, я не скажу…
— О! — снова сказал он. — Должен заметить, госпожа, что твой тон не вполне подходит для разговора с кем-то вроде меня. Не вижу причин, позволяющих тебе мной командовать.
— Я вовсе не собираюсь этого делать, господин. Я не хочу тобой командовать, мы должны заключить союз, вот и все. Сейчас разница между нами состоит в том, что я знаю, почему этот союз необходим, ты же — нет. Дай мне наконец сказать, что я хочу, и я устраню эту разницу. Ты слушаешь?
Она неожиданно рассмеялась.
— Знаю… тебе неприятен мой тон. Я в самом деле с уважением отношусь к Готаху-посланнику, господин. Но я много лет открываю рот лишь затем, чтобы произнести приказ или приговор. Мне просто трудно найти подходящие слова.
Он принял ее объяснения. Если она вообще когда-либо извинялась (в чем он сомневался, ибо коты не извинялись никогда), то сейчас она пыталась сделать именно что-то в этом роде.
— Несколько месяцев назад, — сказала она, — произошло нечто, чего я не понимаю и сомневаюсь, что смогу понять. Даже с твоей помощью, господин. Я не люблю Шернь и ее силы и не хочу их любить. Я люблю меч. Думаю, он мне потребуется. Несколько месяцев назад, — продолжала она, — была предпринята попытка воскресить враждебную силу, которая когда-то сражалась с Шернью. И сделал это кто-то вроде тебя. Остатки разорванных Лент Алера (поправь меня, господин, если я в чем-то ошибаюсь) до сих пор лежат в горах. Я лишь повторяю чужие слова, не зная, что они, собственно, значат, — обезоруживающе призналась она. — И на самом деле меня это совершенно не волнует. Мне кажется, что понимать — твое дело. Я знаю, кто хочет повредить Тяжелым горам, буду с ним сражаться и одержу победу.
Готах молчал. Лицо его скривилось в гримасе, неизвестно что означавшей.
— Этого человека зовут Бруль-посланник, — продолжала девушка. — Тяжелым горам знакомо это имя. После смерти Великого Дорлана это самый могущественный из мудрецов Шерни. Однако он, похоже, не в своем уме. Мне говорили, что он должен был быть отвергнут Шернью, но этого не случилось, по причинам, которых никто не понимает. Бруль-посланник хочет иметь сына, чтобы передать ему свои ложные знания. Однако общение с Шернью приводит к тому, что дети посланников рождаются или мертвыми, или уродами. Полагаешь, ваше благородие, что я брежу? — неожиданно спросила она.
Он долго смотрел ей в глаза.
— Надеюсь, — наконец сказал он.
Коснувшись ладонью лба, он отошел на два шага, потом вернулся и слабо махнул рукой.
— Он хочет заставить Алер, чтобы тот с помощью избранной женщины дал ему здорового потомка? — взволнованно спросил посланник.
— В этом уверял меня человек, который знает, что говорит, — подтвердила девушка. — Остатки Лент Алера можно найти в окрестностях Громба, в Черном лесу и… ох, для меня все это лишь пустая болтовня! — внезапно в гневе бросила она. — Я ничего в этом не понимаю, но я видела, что стало с горами там, где хотели прикоснуться к этим Лентам! Видела! И знаю, что двое, вставшие на защиту гор, дорого за это заплатили. Они не были до тех пор моими друзьями… однако я за них отомщу, клянусь.
Она взволнованно замолчала. Готах переваривал услышанное.
— Все это возможно, — наконец сказал он. — Да, все это может быть, увы. Но я хочу иметь доказательство, что все действительно так, как ты говоришь. Есть у тебя доказательства?
Он забыл, с кем разговаривает. Сперва он увидел ее крайнее изумление, затем внезапный приступ ярости. Ведь он требовал доказательств истины от той, чье слово было доказательством само по себе. Кот не лжет. Требовать доказательств в подтверждение его слов — оскорбление той же меры, что плевок в лицо. Она оскалилась, словно зверь, и несколько мгновений боролась с диким желанием выхватить меч.
— Попробую… забыть… — наконец выдавила она, не глядя на посланника. — Тебя зовут Глупым… И я это понимаю.
Он поднял руки.
— Я не обвиняю тебя во лжи, госпожа, — поспешно проговорил он. — Но может быть, ты
Она пыталась совладать с собственным гневом.
— И это — мудрец. Чего тебе нужно? Каких доказательств? — отрывисто, раздраженно спросила она.
— Каких угодно, — тяжело сказал он. — Значит, у тебя нет никаких, госпожа? Зачем же ты привела меня сюда? Если все, что у тебя есть, — одни слова, то с тем же успехом можно было привести их в письмах ко мне. Однако ты хотела личной встречи. Или… — Он посмотрел на нее и замолчал.
Да. Ведь она давала ему самые очевидные доказательства, какие только могли быть, — свое собственное свидетельство. Она так думала. Просто не умела и не могла думать иначе.
То был барьер, преодолевать который ему лишь предстояло научиться. Два разных существа — и два разных мира.
— Я видела, что сделалось с горами! — повторяла она со злостью и вместе с тем недоумевающе, не понимая, чего он, собственно, от нее хочет. — Все, что я знаю сверх того, я знаю от человека, который сразился с Брулем и победил — и заплатил за эту победу! Я проверила, что он говорил правду. Ты сам признаешь, что все это может быть… и не знаю, ну не знаю, чего ты еще хочешь? Мои горы ранены, понимаешь? — снова яростно проговорила она. — Уничтожены водопады Медевы! Самый большой водопад в мире — теперь лишь груда каменных обломков! Ты слышал?! Кто это сделал? Ты? А может, я?
Она схватила камень и швырнула его в створку ворот.
— Хель-Крегири, — начал Готах очень спокойно и тихо, так тихо, что ей пришлось успокоиться, чтобы услышать, что он говорит, — скажи: ты понимаешь меня? Понимаешь образ мыслей посланника?
Она смотрела на него долго, внимательно, наклонив голову.
— Я тебя тоже не понимаю, — сказал он. — Ты думаешь, на побережье мне часто приходится разговаривать? Да еще с кем-то таким, как ты? Мы не понимаем друг друга, и нам придется этому научиться. Так? Скажи?
Он сел так же, как она, прямо на землю, прислонившись спиной к воротам.
— Я знаю, что всюду свидетельство кота признается бесспорным доказательством. — Он обращался скорее к самому себе, нежели к ней, словно выискивая в памяти полезные, но давно забытые сведения. — Ведь оно является доказательством для судей Имперского трибунала… Говоришь, ты видела? И доверяешь человеку, который рассказал тебе о том, что я, так или иначе, счел возможным?
Он закрыл глаза и, потирая лоб ладонью, долго сидел молча, пытаясь все же поверить.
— Как вы это подтверждаете? Вы, это ваше… необычное племя? — тяжело спросил он. — Как это подтверждают, Хель-Крегири? Помоги мне, я не помню.
Она поняла.
— Слово… кота, — негромко произнесла она, словно чего-то опасаясь.
Он еще немного помолчал, несколько долгих мгновений.
— Слово кота, — повторил он, словно припечатал. И снискал благодарность кошки.
