Гольда, подсотник К. П. Даганадан, походил на медведя, с такими же манерами и столь же неразговорчивый — об остальном и говорить не стоило. Вот только Рбаль… Десятник был родом из семьи с солдатскими традициями и, по общему мнению, считался хорошим легионером; похоже, он уже успел совершить не один достойный похвалы поступок. Но ему было всего восемнадцать, и под ее взглядом он краснел, словно девица. Что ж, может, он и впрямь был отменным рубакой и прекрасным командиром, но во всем остальном выглядел воплощением полнейшей наивности. Она не знала, что об этом думать… Похоже, он влюбился в нее без ума!
Лейна, рожденная, воспитанная и живущая в лишенной каких-либо моральных устоев Роллайне, с трудом могла поверить, что такие вообще существуют. Пламенные порывы юношеской любви она считала поэтическим мифом; армектанские и дартанские песни полны были подобных рыцарских, патетических и возвышенных повествований о любви с первого взгляда. Но неужели такое могло случиться на самом деле?
Постепенно она убеждалась — да, могло. Этот парень никогда прежде не видел такой женщины… И никогда прежде такая женщина не проявляла к нему интереса.
Она размышляла обо всем этом, путешествуя верхом через громбелардские горы. Монотонная поступь коня утомляла ее; когда непрестанный дождь усилился, она поправила на плечах промокшую накидку. Не в силах привыкнуть к местной погоде, она постоянно мерзла. Не помогали плащи, капюшоны — дождь проникал повсюду. Оглядываясь вокруг, она видела, что солдаты вообще не обращают на дождь никакого внимания — как будто он для них вообще не существовал; они не видели его и не ощущали. Не видели они и ее тяжелых от влаги волос, постоянной дрожи и стучащих зубов.
Они ехали через все более дикие края. Дорога была не более чем узкой полоской густой грязи, в которую лошади проваливались по колено. Из услышанных разговоров она поняла, что скоро они съедут с тракта, а еще чуть погодя оставят коней и пойдут пешком. Это пугало ее больше всего. Пешком… А вокруг горы. Горы. Горы, горы…
Если бежать — то сейчас же.
Ее начала бить дрожь — было очень холодно. В то же мгновение кто-то подал ей плащ. Сухой…
— Возьми, госпожа… — несмело проговорил молодой десятник.
Она поблагодарила грустной улыбкой, сбросила накидку и закуталась в подаренный плащ.
— Далеко еще? — спросила она.
— До чего, госпожа?
— Ну… до того места, куда мы едем.
Парень смутился, словно это он был во всем виноват — в том, что ее увезли из дома, и в том, что идет дождь. Она вдруг поняла, что десятник ее боится; это уже не был тот юный смельчак, который дерзко возражал командиру! Как может такое быть, чтобы в одном теле обитали два столь разных существа?
— Вскоре мы свернем с тракта, а потом через горы, — почти извиняющимся тоном сказал он.
Она поняла, что он не хочет говорить прямо, сколь долгий путь им еще предстоит, и застонала.
— Я этого не выдержу, — тихо, упавшим голосом сказала она. — Как тут можно жить? Здесь есть какие-нибудь людские поселения?
— Здесь? Нет… В лучшем случае какие-нибудь логова разбойников.
— Их уже здесь можно встретить? — Она перепугалась не на шутку.
Рбаль понял, что сморозил глупость.
— Нечасто, — сказал он, но врать ему все же не хотелось. — Это Узкие горы, сюда иногда забредают небольшие банды. Собственно, с Узких гор начинается настоящий Громбелард. Но мы не поедем по хорошо известному тракту в Рикс, Бадор и Громб, но спустимся до самого подножия Тяжелых гор и пойдем вдоль их южных склонов, а потом, когда они преградят нам путь, — через них, до самого Дурного края. Там уже редко можно встретить разбойников.
— Я думала, что больше всего разбойников именно в Тяжелых горах, — вымученно сказала Лейна.
— Это правда. Но только в окрестностях Бадора, Громба и Рахгара.
— Ведь Громб — это ваша столица.
Сперва Рбаль не понял — возможно, потому, что кинен был лишь скелетом армектанского языка, он облегчал общение на самые простые темы, но для более сложных разговоров не слишком годился.
— Да, столица Громбеларда, — кивнул он.
— Но ты говоришь, господин, что там разбойники?
— В окрестностях Громба, на территории округа, но в самом Громбе — нет… Хотя говорят разное. — Он неожиданно нахмурился.
Она снова подумала о том, что оказалась в диком краю, у стен столицы которого орудовали банды грабителей и убийц, а обеспечивавший порядок солдат признавался, что и на улицах порой бывает опасно.
— Где я? — прошептала она.
— Ты что-то спросила, госпожа?
— Я боюсь, — сказала она громче.
— Чего, госпожа? Разбойников? Зря я об этом говорил… — Он смутился. — Ты среди солдат, ваше благородие, тебе ничто не угрожает.
— Знаю. Но все равно боюсь. Ты меня наверняка за это презираешь, но я не такая отважная, как ваши девушки…
Он онемел от изумления.
— Я тебя презираю, госпожа? Я?
— Даже если не ты, господин, то другие…
— Кто, скажи, ваше благородие? Кто из них?
— Лейна, — застенчиво поправила она. — Так меня зовут… Я не хочу, чтобы ты называл меня «ваше благородие».
Она протянула руку и, наклонившись в седле, коснулась его колена.
— Лейна, Рбаль. Хорошо? Пожалуйста.
— Я не могу, госпожа…
— Пожалуйста… У меня здесь больше никого нет, кроме тебя, Рбаль…
Парень замер, чувствуя мягкое прикосновение изящных пальцев. Он сглотнул слюну. Их глаза на мгновение встретились. Ее ладонь все еще гладила жесткую и мокрую от дождя ткань, обтягивавшую его бедро.
Он посмотрел на нее и увидел, что глаза девушки снова увлажнились. Он сделал движение, словно хотел схватить ее за руку и поцеловать, но в последний момент сдержался и лишь кивнул, покраснев.
Лейна за свою жизнь повидала немало мужчин, но столь далеко зашедшая, почти девичья стыдливость была ей незнакома. Честно говоря, ей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы играть свою роль. Она бы предпочла, если бы на месте Рбаля был какой-нибудь покоритель женских сердец из Роллайны; за свою жизнь ей приходилось водить за нос десятки таких. Но никуда не денешься, ей придется использовать в своих целях мальчишку, который без раздумий и колебаний считал каждую слезинку в ее глазах знаком отчаяния, каждую гримасу на лице — проявлением страха, а нахмуренные брови — боли. По мере того как ее лицо приобретало все более плаксивое выражение, она каждый раз вздрагивала при мысли о том, что может перегнуть палку или же легионер неожиданно выпрямится, улыбнется и скажет: «Слово даю, малышка, что я развлекся на славу».
Ничего такого, однако, не случилось. И дартанка постепенно начала верить, что ей и вправду попал в руки алмаз, из которого она сумеет сделать орудие, способное рассечь даже столь закаленное железо, из которого был выкован Гольд.
Местность стала более пересеченной, темп марша замедлился. Рядом ехать уже не получалось, коням приходилось идти один за другим. Солдаты спереди и сзади затянули какую-то грустную песню. Лейна, которой ничего больше не оставалось, слушала непонятные громбелардские слова. Она вынуждена была признать, что горловой язык этого края звучал намного красивее, когда слова сопровождались мелодией.
