непреодолимое желание обнять девушку, прижать к себе, целовать заживающую рану над широкой густой бровью, касаться пальцами и губами ее маленького рта и подбородка, ласкать… Он не мог, не имел права — хотя Рбит был прав. Он любил ее.
Но у него была жена. Илара.
Он ощущал к ней неприязнь, она уже почти не была для него человеком, скорее горьким воспоминанием и вместе с тем, увы, обязанностью, которую он должен был исполнить. Он не мог себе представить, какой окажется их встреча. Байлей ощущал странную уверенность, что своего добьется и ее найдет. Неизвестно от чего зловещий Бруль-посланник казался ему нив чем не виноватым; Илару же нужно было просто откуда-то забрать. Возможность неудачи он не принимал во внимание, он вообще не мог представить, что нечто может встать у него на пути. Это было бы глупо, слишком глупо. Глупо, как… смерть какого-нибудь знаменитого рубаки, которому выстрелили из лука в спину.
Но он тут же понял, что не менее глупым и даже попросту бесчестным было пользоваться помощью женщины, которую он любил и которую потом должен был оставить ради другой, как только осуществятся все его планы.
Погруженный в мрачные размышления, он шагал вперед, не нарушая всеобщего молчания. Внезапно ему показалось, будто он слышит отдаленное пение… Возможно, он слышал его уже давно — сперва очень тихое, потом все громче. Остановившись, он быстро огляделся вокруг. Пение звучало как хор сильных мужских голосов… но, возможно, это было вовсе не пение, а лишь очень далекий шум океана… Наклонив голову, Байлей пытался понять, что же он слышит на самом деле.
Каренира тоже остановилась. Байлей услышал приглушенный, словно доносившийся с большого расстояния, обеспокоенный голос Старика:
— Что слышите? Быстро!
— Грозу… — ответила Каренира. — Гроза над Великими равнинами…
— А ты, мой мальчик? Что слышишь?
Байлей хотел ответить — и не смог. Каренира тряхнула его за плечо. Он хотел успокоить ее жестом, но оказалось, что он не в состоянии даже пошевелиться. Старик поспешно подошел и заглянул ему в глаза.
— Ударь его! — приказал он. — Слышишь? Ударь его, немедленно!
Она с испугом посмотрела на него, не понимая, чего он хочет. Старик не стал ждать, сам отвесил остолбеневшему Байлею могучую пощечину, потом другую. Голова дартанца бессильно дернулась; в широко раскрытых глазах застыло бессмысленное выражение. Каренира тоже шлепнула его по щеке. Старик взорвался.
— А это еще что? Ударь его как следует! — крикнул он, хватая дартанца за руку и силой таща за собой. — Ты уже три дня мечтаешь, как бы ему врезать, а когда подворачивается случай… Ему должно быть больно!
Идя рядом, она размахнулась и хлестнула так, что Байлей застонал и неловким движением приложил руку к щеке.
— Очень хорошо, прекрасно! Ты слышишь меня, мой мальчик?
Он попытался было ответить, но лишь кивнул.
— Пение? Это пение?
Снова получив подтверждение, Старик стиснул зубы.
— Плохо… — бросил он. — Идем, идем скорее.
Поддерживая дартанца с обеих сторон, они потащили его за собой. Он с трудом передвигал ноги, наконец колени его подогнулись.
— Поставь его! — приказал Старик.
Схватив Байлея под мышки, она поставила его на ноги. Однако было ясно, что стоит перестать его поддерживать, и он тут же упадет.
— Ну? — закричала она, скорее в страхе, чем в гневе. — Долго я еще буду с тобой нянчиться?
— Ударь его! — крикнул старик, копаясь в своем мешке. — Это не шутки, ему должно быть больно! Боль иногда помогает!
Достав какой-то флакон, он открыл его и сунул Байлею под нос. Безрезультатно.
Девушка, все еще державшая дартанца под мышки, откинула назад голову и со всей силы стукнула его лбом в лицо. Он что-то хрипло пробормотал, из носа потекла кровь… но армектанка почувствовала, что ноги его уже держат.
Она ударила его лбом еще раз.
Байлей застонал, вырвался и пошатнулся.
— Хорошо, хватай его! — сказал Старик. — Хватай и веди. Недалеко отсюда Мертвое Пятно, нужно успеть… — добавил он.
Однако Байлей, когда Каренира подхватила его за руку, снова обмяк и осел на землю. Девушка в ярости пнула его под ребра. Он глухо застонал, но на этот раз в себя не пришел. Она пнула его еще раз и, видя, что это ничего не дает, неожиданно наклонилась, рывком подняла бесчувственное тело и, застонав от усилия, взвалила его себе на плечо.
— Куда?! — с трудом проговорила она.
Старик показал направление. Она двинулась вперед тяжелой трусцой, потом почти бегом. Болтающиеся руки Байлея били ее по бедрам и ногам. Старик бежал за ней следом. Время от времени голова Байлея ударялась о ее спину. Она была сильна как волчица, но чувствовала, что силы постепенно иссякают. Безжизненное тело казалось невероятно тяжелым и сползало с плеча, она тратила много сил на то, чтобы его удержать. У нее потемнело в глазах, она несколько раз споткнулась, а потом упала. Хрипло дыша, она схватила голову дартанца и изо всех сил прижала ее к груди.
— Спаси… слышишь, спаси его… Ты по… сланник… Слышишь? Спаси… слышишь, спаси его…
Она схватила Байлея за холодеющие руки.
— Он умирает… Ради Шерни, отец… отец! Слышишь меня? Спаси его… умоляю…
Она внезапно разрыдалась, но тут же яростно закричала сквозь слезы:
— Ты — посланник, проклятый старик! Да или нет? Что застряло в твоем больном мозгу, что ты не хочешь использовать свою силу?! Ну что?! Я убью… убью тебя, если он умрет… слышишь?! Слышишь?! Убью, убью…
Она снова разразилась рыданиями.
— Отец… Ведь ты Дорлан-посланник, Великий Дорлан… Ты можешь все, когда-то ты вернул мне глаза… А теперь?
Старик молчал. Она повторила, с отчаянием и болью:
— А… теперь?..
Кивнув, он отодвинул ее в сторону.
— Хорошо, давай его сюда, — тихо сказал он.
Наклонившись, он легко поднял бесчувственного Байлея, что-то негромко сказал и, словно выпущенное из пушки большое каменное ядро, взмыл в воздух.
Байлей закашлялся и открыл глаза. В них тут же ударил блеск огромного, медленно поднимающегося из-за невысоких холмов солнца. Он быстро зажмурился, но успел еще увидеть лицо склонившейся над ним девушки. Почувствовав на губах вкус воды, он начал пить из подставленного бурдюка.
— Как ты себя чувствуешь?
Отодвинув бурдюк, он кивнул и снова открыл глаза.
— Что это было? — спросил он довольно уверенным, почти нормальным голосом.
— Это? — пошутила она, поднимая мешок с водой, который как раз завязывала ремнем. — Когда пью — сама не понимаю… Мешок с водой. Но от нее воняет козлом или вообще не знаю чем.
— Ты же знаешь… ведь ты же знаешь, о чем я спрашиваю.
Пошарив рукой, он нащупал под затылком свою сумку с вещами и остатками провизии и повернул голову, глядя на колени сидевшей скрестив ноги девушки.
— А ты красивая, Охотница… — сказал он.
— Тебе чаще следует слышать пение, — покраснев, ответила она.
