который блеснул в свете горевших в стенной нише светильников и со звоном ударился о каменную стену. — Отдохну немного, и будем сражаться дальше. Если, скажем, какой-нибудь пират отрежет ногу рыбаку из селения, то рыбак этот чувствует себя именно так. В точности так же. Не сомневаюсь, Риолата, что ты никогда не обидела рыбака, но если кто-то обидит рыбака и, скажем, отрежет ему ногу… А тем более если еще и руку. Но об этом мы поговорим чуть позже, когда сразимся вволю. Видишь ли, это тоже крайне важно: мое сражение с тобой — примерно то же самое, что и сражение пирата с рыбаком. Вполне честное сражение.
Первое потрясение прошло; из отрубленной культи начала сочиться кровь. Скорчившись на каменном полу, вдавив подбородок куда-то в ключицу, она изо всей силы сжимала культю, продолжая куда- то ползти. И уже отодвинулась от посланника примерно на локоть. Вид у нее был ужасный — с прокушенной губой, багрово-синим лицом, вытаращенным и налитым кровью глазом. От ее красоты ничего не осталось. Она кашляла и задыхалась.
— Ххха… ххха…
Казалось, что она больше никогда ничего не скажет. А ведь еще недавно ей столько всего хотелось сказать. Об убийстве дурных людей… о Риолате и Ридарете.
17
Едва минул полдень, но уже смеркалось. Под грязным небом Громбеларда непогода отбрасывала на землю куда более глубокую тень, чем в других краях Шерера, — здесь почти всегда был дождливый вечер, к концу дня незаметно сливавшийся с сумерками. Может, правы были моряки, убежденные, что этот край не для людей? Однако люди путешествовали по нему постоянно. Примерно в полумиле от Громба, расплывающиеся в пелене дождя и сливающиеся со скалами стены которого были едва видны, двигался по тракту в сторону Бадора небольшой вооруженный отряд. В его рядах шло несколько раненых, которых поддерживали товарищи. Шедшие впереди на мгновение остановились, двинулись дальше — но остановились снова, ибо ветер во второй раз донес какие-то странные звуки. Крики? Нет, скорее пение.
Пение звучало все громче и отчетливее. Звуки в горах распространялись весьма странно, иногда не было понятно, откуда они доносятся… Тракт, довольно широкий в этом месте, плавно поднимался в гору, пересекал невысокий фебень и спускался по другую сторону, ведя дальше в Бадор.
Ошеломленные горцы слушали то, что здесь, в самом сердце Тяжелых гор, звучало совершенно неуместно. На дартанском пограничье — другое дело… Но там, в подвергшемся нападению селении, никто ничего не пел.
Одна за другой из-за неровности дороги появлялись пары ехавших мелкой рысью всадников, спускаясь вниз. Всадники заметили группу людей посреди тракта, но на них это не произвело никакого впечатления — они лишь плавным движением потянулись за спину, вытаскивая из креплений при седлах древки копий. При виде отряда на дороге каждая пара хватала оружие и описывала им небольшую дугу, держа древки наклонно над конскими шеями. Никто не прерывал пения.
Выдвинувшаяся вперед десятка передовой стражи была хорошо видна на гребне, и ехавшая в двухстах шагах позади Хайна видела, как солдаты берутся за оружие. Однако командовавший авангардом гвардеец не послал никого назад, что означало — он не станет морочить Жемчужине голову лишь из-за того, что с тракта, теряя башмаки на бездорожье, бежит сломя голову очередная банда горцев, насчитывающая самое большее тридцать человек. Гнаться за ними не имело никакого смысла. В старые времена Крагдобов — легендарных властителей гор, — когда отряды воинов бездорожья были организованы по-военному и их держали в узде железной рукой, презрительный марш пятидесяти дартанцев мог закончиться не лучшим образом. Но жалким отбросам, которые бродили теперь по Громбеларду, хватало демонстрации оружия; на дороге их должно было оказаться около сотни, чтобы десятка передовой стражи перестала петь и взялась не только за копья, но и висящие за спиной щиты. Здесь, в Громбеларде, не осталось никого — даже разбойников. Бродили лишь стаи запаршивевших псов. Распевая в ритме конской рыси гвардейскую песню, алебардщики королевы могли ехать по этой дороге до самого Лонда, остерегаясь лишь на привалах.
Прекрасные доспехи и кони, дорогое оружие — роскошное снаряжение дартанских всадников стоило больше, чем все собранное вместе добро, имевшееся в этом краю. Движущееся по тракту целое состояние должно было вызывать у местных небывалую алчность, и тем не менее никто не смел на него посягнуть. Черная Жемчужина в золоченых полудоспехах, из-под которых виднелась лежавшая поверх красной юбки кольчуга, оказалась на вершине гребня и поискала взглядом разбойников, которых заметил авангард. Однако она могла лишь догадываться, что они вообще где-то были. Ибо ничто на то не указывало — ни следа и ни звука.
Появились стены Громба, нанизанные на нить весьма приличного в этом месте тракта — по крайней мере, вообще видимого, — окутанные пеленой дождя.
На узкой дороге трудно было, не прерывая марша, провести военный совет. Хайна лишь оглянулась, после чего жестом показала Готаху и Раладану: «Дальше!» Посланник сразу же развернулся в седле, сказав
