приблизился ни на шаг. Так, может статься, женщина права? Проводилось ли собрание, где обсуждались оба кандидата, подсказанных уравнениями Раволи, и прозвучала ли на собрании реплика: «Надо думать о последствиях не только для истории, но и для нашего Института…»? Была ли выдвинута базисная теория о том, что среди тех, кто влияет на ход исторических событий, всегда большой процент женщин? И не увлекся ли кто-нибудь определенным периодом настолько, что решал проблему, исходя не из уравнений, а лишь из собственной увлеченности?
Лемберт и сама не могла бы ответить определенно ни «да», ни «нет». Она же всего-навсего аспирантка. Вернее, была аспиранткой.
Вызвали Калхейна. Он категорически отрицал, что соблазнил Анну Болейн. Баллады на лютне, описание смерти ее брата и судьбы ее ребенка преследовали единственную цель — доказать: то, от чего ее спасли, хуже того, на что ее обрекли здесь. При этом Калхейн так откровенно переживал, что произвел никудышное впечатление — тратил слишком много слов и оправдывался слишком пылко.
Затем пригласили Лемберт. Самым нейтральным тоном, на какой хватило сил, она подтвердила:
— Да, мистер председатель, документы свидетельствуют, что после рождения Елизаветы у королевы Анны были осложнения — так называемая «белоножка». Теперь мы назвали бы это лимфостазом. Ноги опухают и сильно болят, и такое состояние может длиться от двух-трех недель до многих месяцев. Как долго длилась — длилась бы — болезнь госпожи Болейн, точных данных не имеется.
— Может ли женщина в подобном состоянии быть расположена к сексуальной активности?
— Расположена? Нет, безусловно нет.
— Благодарю вас, научный сотрудник Лемберт.
Как только она вернулась на свое место, судьи приступили к выборочному просмотру записей. Час за часом. Калхейн у Анны, взволнованный, уступчивый, не помнящий себя. Анна с царевичем — изгнанница, которая пытается утешить ребенка, оторванного от матери. Елена Троянская, помешанная, внушающая жалость. Брилл, вещающий по всем сетям новостей Солнечной системы, что благородная программа перебросок во времени строится в строгом соответствии со Всемирной конвенцией 2154 года. А Лемберт в часы бесконечных просмотров думала об одном, только об одном, и это было известно всем в зале, кроме Анны Болейн: то, что интриганке могло сойти с рук в эпоху Генриха, в двадцать втором веке никак не получится. Отцовство будущего ребенка может быть подтверждено или опровергнуто генетически еще в утробе матери.
Кто же отец? Марк Смитон, как бы Анна о нем ни отзывалась? Или Генрих, посетивший ее досрочно, — допустим, позже был выкидыш, оставшийся незафиксированным в хрониках? Или все-таки Томас Уайет, ее двоюродный брат и самый преданный кавалер?
Наконец судьи решили, что видели и слышали достаточно, и всем было предложено покинуть зал. Лемберт успела заметить, что Анна удалилась в сопровождении врача. Все, ее песенка спета. Гадюка Болейн просчиталась.
Всемирный форум тянул недолго, чуть менее суток, и объявил решение. Дитя святой заложницы Анны Болейн никакого отношения к Майклу Калхейну иметь не может, и вообще генотип будущего ребенка не соответствует генотипу кого бы то ни было из сотрудников Института времени. Однако Институт виновен в дурном обращении с заложницей по двум другим пунктам. Статус Института как независимой, свободной от налогов организации аннулируется. Директор Тошио Брилл от своих обязанностей освобождается, а равно начальник отдела Майкл Калхейн и сотрудница Мэри Лемберт. Руководство Институтом передается Церкви святых заложников, под прямую ответственность ее святейшества.
Лемберт вышла из здания в примыкающий к нему сад. Смеркалось. Вдалеке на скамье сидела женщина, вокруг нее широко раскинулись юбки. Опоясывающая сад стена казалась темной, фигура женщины еще темнее. Лемберт приблизилась, Анна взглянула вверх на «леди Мэри», вроде бы не удивившись.
— Калхейн уже уехал, я уезжаю завтра. Ни ему, ни мне работать здесь больше не суждено…
Анна молчала, лишь подняла взгляд еще выше. Эти огромные темные глазищи, эта тонкая шея, такая хрупкая… Лемберт сцепила руки почти до хруста, потом спросила:
— Зачем? Зачем вам понадобилось повторять все сначала? Там вы использовали короля, чтобы одолеть церковь, а теперь, в нашем временном потоке, использовали церковь, чтобы… Тогда вы, по крайней мере, отвоевали корону. А здесь зачем? Вы же не добились для себя ровным счетом ничего!
— Вы могли бы взять Генриха. Он заслужил это, я — нет.
— Но мы взяли не Генриха, а вас! — воскликнула Лемберт. — Это уже произошло. Так на что вы рассчитывали?
Вместо ответа Анна повела рукой, показывая себе за спину. Рукав завернулся, и Лемберт отчетливо увидела недоразвитый шестой палец — знак нечистой силы. Через полуосвещенный сад бежал техник, да не просто бежал — несся со всех ног.
— Сотрудница Лемберт!..
— Что случилось?
— Вас просят в здание. Всех, не только вас. Королева — не эта, другая… Королева Елена покончила с собой!..
Сад расплылся перед глазами, с грехом пополам обрел очертания.
— Как ей удалось?
— Закололась серебряными портновскими ножницами, спрятанными под туникой. Так стремительно, что наблюдатели заметили движение на мониторе, но пресечь не успели.
— Передайте, что я иду. — Лемберт повернулась к Анне. — Это вы натворили, вы!..
Анна расхохоталась. Эта леди, записал один из тюремщиков в Тауэре, находит радость в смерти. Отсмеявшись, Анна произнесла:
— Леди Мэри, любое рождение есть приговор к смерти. А ваш век изволил об этом забыть.
