искусства; ибо положительно известно, что итальянское барокко не проникало, да и не могло проникнуть в Японию. И притом, хотя в этих произведениях фантазия резчика-художника позволяет себе совершенно свободные приемы, отрешаясь от условных форм скульптуры священных предметов, тем не менее в них нет ничего странного и причудливо своевольного, что именно свойственно барокко; напротив, они полны жизненной правды и естественности: это их существенное отличие от барокко, и европейским художникам стоило бы изучать их.
Позади храма особая дверь в ограде первого внутреннего двора ведет во второй двор, столь же обширный, украшенный цветниками, священными деревцами и такими же бронзовыми канделябрами как и в первом, но совершенно безлюдный. По другую его сторону красуется небольшой портал в виде раззолоченной кумирни, где в особенности хороша резьба золоченных колонн, по которым спиралью вьются высокорельефные священные драконы. Самые двери покрыты лаком и украшены резными букетами цветов и бронзовыми медальонами превосходного чекана. Проходить через портал надо тоже с разутыми ногами, чтобы не попортить лаковый пол. Отсюда выходишь на третий узкий двор, окруженный высокими каменными стенами, над которыми свешиваются из-за ограды роскошные ветви гигантских деревьев. Поперек двора возвышается против входа терраса, на которую ведут две неширокие каменные лестницы. Каждая из них приводит нас в особую небольшую площадку, где воздвигнуто по одному каменному мавзолею в виде желобковатой колонны с примыкающими к ней двумя крупными тумбами с резьбой, на коих высечены надписи. По бокам мавзолеев бронзовые канделябры. Это могилы двух сегунов, всегда украшенные цветами и вечнозелеными растениями, посаженными в клумбах. Вся предшествовавшая обстановка святилища, со всею ее тишиной и таинственностью, уже заранее подготовляет и настраивает посетителя к серьезному, сосредоточенному и почтительному чувству, которое невольно охватывает его при виде этой строгой и величавой простоты усыпальницы двух властелинов, некогда столь всемогущих.
Сегодня у японцев канун Нового года. Прежде Новый год обыкновенно справлялся ими в седьмой день февраля, но несколько лет тому назад правительство приказало праздновать его одновременно с Европой по Григорианскому календарю. Народ поморщился, пороптал, но подчинился и теперь справляет свой Новый год 'по новому' с прежним весельем и прежними обычаями.
По пути в Сиба и обратно, внимание наше невольно останавливалось на суетливых приготовлениях к встрече Нового года. Повсюду шла уборка, мытье и чищенье домов, которое во многих семействах начинается еще за десять дней до наступающего праздника. За это время, в силу обычая, обязательно должны быть обметены от паутины и пыли все уголки, даже на чердаках, а внутренние стены тщательно вычищены от накопившейся в ней копоти и кухонной сажи (дымовые трубы в Японии не употребляются) и заново выбелены блестящим цементом. Все это необходимо, потому что 'Нечистая сила', по народному поверью (весьма мудрому и не в одном гигиеническом отношении), любит всякую нечистоту и охотнее всего заводится в нечисто содержимых домах, насылая на их обитателей дурное расположение духа и разные болезни. Оттого-то чистота жилищ, одежды и тела является одною из самых характеристичных черт японской жизни. В улицах, по которым лежал наш путь, мы повсюду видели, как прислуга и хозяйки выносят на двор своих домов разные домашние вещи и рухлядь, перетирают их, выколачивают циновки, перемывают всю утварь и посуду, — и все это делалось очень весело, с радостными улыбками, смехом и веселыми возгласами. На улицах беспрестанно попадались нам рабочие лошади в соломенных башмаках, грузно навьюченные срубленными под корень молодыми бамбуковыми деревцами, сосенками или елками; хозяева- сельчане, ведя их под узцы, громко выкрикивали свой 'зеленый товар' и бойко распродавали его по пути выбегавшей на их клич прислуге и хозяйкам, которые спешат запастись заранее нужным количеством елок и бамбуков, необходимых к завтрашнему дню в каждом доме, начиная с императорского дворца и до последней убогой хижины. И мы видим, как домашняя прислуга втыкает купленные елки перед воротами и входными лесенками, а бамбуки вдоль тротуара. Повсюду бродят продавцы пунцовых шарообразных фонариков, нанизанных группами на высокую гнутую бамбучину. Фонарики тоже раскупаются очень бойко и вешаются на карнизы, на ворота и ради украшения на елки, перевитые лентами из серебряной и золотой бумаги. Это очень живо напомнило нам и наши рождественские елки… На каждом шагу встречаются женщины и дети, возвращающиеся домой 'из-под Асаксы' с только что купленными 'деревами счастья' и ветвями цветущей сливы; многие из них несут в вазончиках и поддельные сливовые деревца и другие цветы на стебельках, сделанные очень искусно из бумаги, что опять-таки напомнило мне отчасти наши гостинодворские 'вербы' с их искусственными розанами в горшочках. Раньше я говорил уже, что под Новый год каждый дом непременно украшается внутри цветами и ветками цветущих фруктовых деревьев; садовники к этому дню даже нарочно выращивают в фарфоровых вазонах сливовые и иные деревца- карлики, пышно усеянные цветом. Хозяйки, кроме хлопот с уборкой дома, заняты еще крашением яиц и печением рисовых пирогов с соленою и свежею рыбой, подаваемых к столу и раздаваемых в день Нового года родным и прислуге. Крашеные красные яйца являются наравне с пирогами необходимою принадлежностью и украшением новогоднего семейного стола; в этот день хозяева также и их раздают в знак привета всем домочадцам, друзьям и слугам, являющимся с новогодними поздравлениями. Готовят хозяйки еще и приношения всем домашним духам-покровителям, в виде рисового хлеба, куска сушеной рыбы, бутылочки саки и ящичка с коконами шелковичного червя. Мужчины же хозяева заняты в это время сведением всех своих счетов. Последнее число двенадцатого месяца, это уже издревле обычаем установленный день для расчетов со всеми кредиторами, приказчиками, рабочими и прочими, чтобы ни одна копейка старого долга не перешла на Новый год, потому что иначе это будет дурная примета: долги одолеют.
Новогодний канун, подобно нашему первому апреля, посвящен у японцев разным шуточным мистификациям, выдумкам, балагурству и считается, как и самый день Нового года, наиболее веселым временем, в силу поверья, что старый год необходимо проводить, а новый встретить полным весельем, потому что как проведешь первый день года, так будешь проводить и все остальные дни его. Но такое поверье не чуждо и нам, да, кажись, и всей европейской расе. Вообще новогодний канун отмечен у японцев некоторыми обрядами и обычаями, из коих иные просто удивляют своим сходством и даже тождеством с нашими. Так, например, в этот день у них в большом ходу ряженье и гадания. Толпы геек, украшенных алыми шарфами и венками из папоротника, с пунцовыми фонариками в руках, а вслед за гейками домашние слуги, мастеровые, мелкие мещане, коскеисы разных бонзерий и тому подобный люд наряжаются в разные фантастические костюмы и маски и расхаживают гурьбой по улицам, или же небольшими компаниями переходят в своем околотке из дома в дом, распевая под окнами особые соответственные празднику песни и поздравительные вирши. Хозяева их угощают и одаривают рисовыми лепешками и деньгами. Выручка делится поровну между ряжеными и тратится на праздничные удовольствия. Это очень напоминает нашу малороссийскую коляду. Что до гаданий, коим отдаются последние часы вечера и которыми наиболее интересуются молодые девушки и женщины, то здесь в ходу несколько способов узнавать свое будущее: жгут бумагу, льют воск и олово, выпускают в воду сырое яйцо или, став посреди двора и глядя на крышу, наблюдают за струйками выбивающегося из-под черепицы дыма. В саму же полночь хозяйки домов, преимущественно из мещанского и сельского сословий, выходят на порог своих жилищ и зажигают в руке пук сосновой лучины, окропленной предварительно освященной водой. В этом последнем гадании имеют у них особое значение продолжительность горения, сила блеска, направление пламени, треск, величина и количество искр, так как по всем этим приметам хозяйки предугадывают, что ожидает их семьи в наступающем году: хорошее или дурное, прибыль в доме или убыток, урожай, приращение семейства, замужество взрослой дочери, болезнь, смерть и тому подобное. Ложась спать, кладут под макуру изображение чудовища баку, украшенного вместо носа слоновьим хоботом (обстоятельство, явно указывающее на его китайское происхождение) и имеющего свойство отгонять дурные сны и показывать молодым девушкам во сне их суженого. Это много напоминает наш святочный обычай, преимущественно у купеческих дочек, класть под подушку бубнового короля с тою же самой целью. В этот же день происходит изгнание из дома злых духов, и церемония эта разделяется на утреннюю и полночную. Утром у выходной двери ставят колючее лилейное растение, юкку, на верхушку которого насаживается соленая рыбья голова, до которой злые духи очень лакомы: почуяв ее запах, они слетаются к ней изо всех углов и подполий, но, наколовшись от жадности на листья юкки, в ужасе разбегаются на все стороны. Но это еще не вполне достаточное очищение, так как иной дух все же может забиться в какую-нибудь щель и опять войти в дом на старое свое гнездище. Поэтому незадолго до полуночи старший член семьи, нарядясь в лучший свой
