– У меня есть уже некоторые знакомства в свете, – пояснил Карозич.
– Кто это? Генеральша фон Шпильце, что ли?
– Положим, хоть бы и она.
– Хорошо-с. Персона доброкачественная, в некотором роде ингредиент, необходимый в делах мира сего. А что вы скажете, батенька мой, – заговорил он вдруг, неторопливо возвышая тон и пристально прищурясь на Карозича, – что вы скажете, как если, при посредстве той же самой благодетельной генеральши, вас в одно прекрасное утро административным порядком из городу вон отправят. Что вы мне скажете на это?
– То есть как же это, однако? – в недоумении откинулся Карозич на спинку стула.
– А так-с, что эта самая генеральша – особа весьма многосторонняя, и связи у нее почище наших с вами. Генеральша сия – изволите ли видеть, – пояснил Ковров, медленно прожевывая кусок и в то же время не переставая наблюдать своего собрата, – генеральша сия есть в некотором роде меч, и меч не простой, а обоюдоострый, и чего для нас с вами невозможно сотворить, то она созидает весьма легко и удобно.
– Но у меня ведь не одна генеральша, – защищался Карозич, – у меня есть много и других – людей порядочного общества и людей состоятельных, с которыми я был знаком за границей, а ведь это, согласитесь, поле довольно широкое.
– Да, но все это общество столько же ваше, сколько и мое, – возразил Ковров, – вам еще нужно вступать в него здесь, в Петербурге, тогда как я уже давным-давно член этого общества, живу в нем и действую. Как видите, шансы немножко неравны. И, наконец, я – человек открытый и, как порядочный человек, буду с вами откровенен: я вам буду вредить в этом обществе, да и во всяком, где бы вы ни показались.
– Это, однако, почему же? – полухмуро, полуулыбаясь спросил Карозич.
– Потому, – объяснил Ковров, – что вы – сила, вы – такая же сила, как и я; вы так же умны и почти так же опытны, как и я. Порознь мы будем только мешать и портить друг другу; вместе – мы можем обделывать великолепные дела. Не спорю, вы в свою очередь также можете мне нагадить и подстроить невкусную каверзу, но пока – большинство шансов на моей стороне: вы одни, одни, не забудьте! а у меня – целая партия… Если, впрочем, вы приехали сюда с целью сделаться мирным гражданином, забыть свое прошлое, то помогай вам господи! – прибавил он, дружески взяв Карозича за руку. – Я вам мешать и смущать вас не стану; если же нет, то выбирайте сейчас между враждой и дружбой. Кем мне прикажете считать вас?
Карозич с минуту нахмурился, провел по лицу ладонью и, наконец, решительно сказал ему:
– Другом!
– Оно гораздо удобнее для обоих. Теория ассоциации, значит, торжествует! Браво! Я радуюсь столько же за идею, сколько за вас самих, – говорил Ковров. – Поверьте, милый Карозич, нам выгоднее быть друзьями; положим, – продолжал он, – в то время, как вы только выступали на поприще, я уже был капитаном, но… время и люди уравняли нашу опытность, недаром же я и тогда еще предрек, что вы далеко пойдете. Но, знаете ли, хотя вы в тысячу раз сдержаннее, уклончивее, сосредоточеннее меня, – я, черт возьми, слишком открыт! – но это, мой милый, отнюдь не помешает мне очень тонко понимать вас и видеть насквозь ваша внутренняя: видите ли, как я бесцеремонно и простовато откровенен с вами?
– То есть вы мне даете этим понять, что надо мной и моими поступками будет контроль? – серьезно спросил Карозич.
– Да, мой друг, маленький тайный контроль, вы не ошиблись! И это, поверьте, нелишнее с такою силою, как вы!
– Значит, вы мне не доверяете? – сухо, оскорбленным тоном спросил Карозич.
– Нисколько, равно как и вы мне, надеюсь, – очень просто и равнодушно ответил Ковров.
– Но ведь я над вами контроля не утверждаю?!
– Потому что не имеете возможности; а будь у вас средства да надежная партия – тогда, позвольте мне в том уверить вас, непременно бы учредили и даже постарались бы меня, как лишнего человека, что называется, подвести под амбу.
Ковров при этом сделал весьма выразительный жест столовым ножом.
«Амба!»… При слове «амба» в памяти Карозича мелькнуло как будто что-то знакомое, но далекое, когда-то и где-то им слышанное и давно позабытое. Однако из выразительного жеста ножом он понял, что такое означает «подвести под амбу», и личные мускулы его слегка передернуло.
– Успокойтесь, с вами этого не случится, если вы не шпион, – утешил его Ковров. – А шпионом вам быть здесь, кажись, несколько мудрено, если принять в соображение ваше прошлое и вашу заграничную жизнь. Да, наконец, оно и менее выгодно… Вы сколько раз меняли свое имя и паспорт? – неожиданно прибавил он. – Раза три было ведь.
– Что же из этого? – недовольным тоном возразил Карозич.
– Я ни разу! Я как был, так и есть отставной поручик Черноярского полка Сергей Антонов сын Ковров. Ergo: я ловчее вас, и однако вот предлагаю вам, как благородный человек, дружбу, равное значение и равную долю в барыше и в несчастии.
– Хороша дружба, – иронически заметил Карозич.
– Coute que coute, mon cher[117]. Товар лицом продаю, – пожав плечами, согласился Сергей Антонович. – Со временем, когда мы нашими общими аферами запутаемся с вами в один неразрывный гордиев узел, эта дружба может перейти в дружбу Кастора и Поллукса – истинную, настоящую, если который-нибудь из нас не захочет сделаться Александром Македонским. А теперь, для доброго начала, мы с вами задушим одного младенца неповинного.
– Младенца? – выпучил глаза Карозич.
– Да, задушим младенца в честь нашей дружбы и союза! – подтвердил Ковров. – Это на моем собственном argot значит распить бутылку шампанского. Хоть я этого брандахлысту и никогда не употребляю, но на сей раз готов сделать исключение.
– Итак, договор решен и подписан! – пять минут спустя заключил Сергей Антонович, чокаясь с Карозичем стаканами. – Мы с вами старые друзья, а старый друг и по пословице – лучше новых двух
