возвращавшихся домой в тюремное здание.
– Вы из тюрьмы, с работы, что ли?
– С работы, ваше высокоблагородие, замки у карциев поправляли.
– Знаю, знаю. Вы где же работали, на каком отделении?
– На татебном, ваше высокоблагородие.
– А на первом частном кончили?
Гречка немного замялся от неожиданного вопроса и хватил наудалую:
– Кончили, ваше высокоблагородие.
– Ну, хорошо, ступайте себе…
Те сделали еще два-три шага.
– А впрочем, нет!.. Постойте-ка минуту. Там у меня в квартире, на окошке одном больно удав задвижки ослабли, нисколько не действуют; не запираются даже, а по ночам дует. Вернитесь-ка, поправьте заодно уж. Я заплачу.
– Позвольте, ваше высокоблагородие, уж мы бы завтра пораньше… в лучшем виде справим, – отбояривался Гречка.
– Ну, вот вздор! Это такие пустяки – на десять минут работы, не больше. Ступайте-ка, ступайте!
Нечего делать – пришлось снова обратно переступить за порог тюремной калитки.
У Гречки уже мучительно стало ныть сердце, вместе с гложущей болью под ложечкой.
Но лишь пошли они по коридору, как к офицеру подошел фельдфебель тюремной команды, с донесением о каких-то хозяйственных надобностях.
– А, кстати, на первом частном уже справлены замки, завтра надо оглядеть по всем остальным отделениям, – отнесся к нему офицер, между прочим подходящим разговором.
– Никак нет, ваше высокоблагородие, нынче еще не справлены, – возразил фельдфебель.
– Как так? А ты же мне сказал, что уже кончил? – обернулся тот непосредственно к Гречке.
– Помилуйте-с, там самая малость осталась, – ответил этот, стараясь стать в тени, чтобы фельдфебелю не так удобно было разглядеть его физиономию.
– Расчет вы получили? – спросил начальник.
– Нет, не получали еще…
– Так зайдем в контору – заодно уж, чтобы после не возвращаться. Да постойте, однако, – снова обернулся он к двум сотоварищам, – ведь вас, кажется, трое было? Третий-то где же?
– Позвольте, ваше высокоблагородие, – вмешался фельдфебель, с некоторой подозрительностью оглядывая беглецов, – сдается мне, как будто это не те, что утром были, а какие-то другие…
Для Гречки и Китая наступила самая опасная минута: возбуждено уже два сомнения, из которых последнее, того и гляди, в состоянии разрушить весь маневр и выдать их с головою. Надо было снова собрать все огромное присутствие духа, измученного уже тем рядом тревожных впечатлений, которые только что были перечувствованы, надо было сильное умение владеть собою, чтобы не потеряться в первый момент сомнения, чтобы умно и ловко извернуться и отпарировать удар, столь опасно направленный.
– Те двое ушли еще с после-обеда, – спокойным голосом объяснил Гречка, – а нас хозяин на смену прислал: те у него хорошие подмастерья, так он их к князю Юсупову в дом на работу справил: требовали нонче. А третий товарищ кончает еще на татебном, он и расчет должон получить.
– Да как же это вы проходите в тюрьму, когда никто и не знает об этом? – несколько строго спросил начальник.
– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, – поспешил возразить ему Гречка, – нас давеча под воротами пропустили, как следует: и опрашивали, и осмотрели всех… Мы объявились там…
– Ваше высокоблагородие, – запыхавшись вбежал в коридор один из приставников, двое арестантов убежали.
Гречка с Китаем со страху чуть было на землю не присели и в миг сделались белее полотна.
– Как убежали?! – встревожился начальник.
– Убежали с подсудимого отделения в пекарню и там в кровь изодрались.
У беглецов немножко отлегло от сердца.
– Что ж ты, дурак, пугаешь только понапрасну!.. Я думал, и нивесть что случилось… Запереть обоих в карцер! Или нет: я сам пойду туда, а вы обождите здесь! – промолвил офицер, обращаясь к Гречке и Китаю, за исключением которых все трое поспешно удалились из коридора.
Гречка выждал с минуту и решительно мигнул своему товарищу:
– Идем!
– Ну, что, закончили? – безучастно, ради одного только чесанья языка, окликнул их перед калиткой подворотня.
– Слава-те, господи, наконец-то отделались! – махнул рукою беглец, вторично переступая порог Литовского замка.
Тюрьма и неволя остались позади. Но пока виднелось это неуклюжее здание, со своими плотными,
