На цыпочках подойдя к двери смежной комнаты, в которой до приезда трех нежданных посетителей происходила ее секретная аудиенция с генеральшей, Сашенька-матушка пустила в дело сперва глаз, а потом и ухо. Она из чистой, но не всегда бескорыстной любви к искусству, прошпионила весь разговор своей патронессы.
– Ваше превосходительство!.. А, ваше превосходительство!.. – шепотом отзывала она ее в сторону. – Потрудитесь на два словечка… на два словечка.
Амалия Потаповна сердито махнула ей рукою: не до тебя, мол, убирайся!
– Ах, ваше превосходительство, очинно нужное… По ихнему же делу, – мотнула она головой на группу, суетившуюся вокруг Анны, – только два словечка, ваше превосходительство, а что в большом антиреси – так уж наверное будете, то есть в пребольшущем антиреси!
Генеральша поддалась на эти заманчивые слова и торопливо отошла с Сашенькой в другой конец комнаты.
– Мне доподлинно известно, где и как находится эта самая девица, – торопливым тоном заговорила Пряхина, – потому как сколько разов у вас ее видемши, очинно хорошо запомнила я всю ее физиономию даже. И опять же после всего эфтого она моих рук не минула, потому как я самолично пристроила ее к своему месту, так уж вы, ваше превосходительство, сполна положитесь на меня. Я то есть сполна могу ее предоставить, коли они посулят вам хорошую награду. А уж вы, сударыня, при такой моей верности, свою-то слугу, конечно, не забудете, и коли будет ваша милость такая положить на мою долю сотняжки две, так уж я все это дело просто в один секунд могу вам исполнить.
Генеральша так хорошо знала свою агентшу, что ни на минуту не усомнилась в безусловной верности ее заявлений.
Между тем Анну привели в чувство, но прошло еще несколько минут, пока она могла вполне опомниться и прийти в себя.
– Теперь я знаю все! Всю правду! Не так, как вы ее рассказываете, но так, как она была, – пересиливая свою слабость, обратилась она к генеральше таким тоном, в котором ясно прозвучали и ненависть и презрение. – Вы меня не обманете! Вы сами подставили, сами продали ее!
– Фуй!.. Madame, за кого вы меня бероте?.. Мой муж генерал был… je suis une noble personne, madame!..[465] Я не могу заниматься на такой дела! – с оскорбленным достоинством возвысила голос фон Шпильце: – Aber ich fuhle mich nicht beleidig[466], потому, ви теперь в таком положений; ich vergeb's ihnen gerne[467]. Я прошу выслушайт мене! Я могу отшинь, отшинь помогать вам на это дело! Avant tout calmez vous, madame, calmez vous[468]. Я имею одна Person, которы знайт, ou est a present cette Machinka[469]. Она может всэ открывайт вам, всэ открывайт.
Луч надежды снова пробился в омраченную душу Анны. Она с жадным вниманием прислушивалась к словам Амалии Потаповны.
– Кто это знает? Где эта особа? Говорите скорее! – нетерпеливо перебила она генеральшу. – Если вы знаете, зачем же вы не говорили мне раньше? К чему вы отнекивались?
– Bitte, nurkein Verhor, Madame, nurkein Verhor![470] – заметила генеральша, с соблюдением полного достоинства своей личности. – Если я говору, alors… das ist richtig[471]. Хотийт – вэрьте, хотийт – ньет!
– Бога ради! – порывисто заговорила Анна. – Я всем пожертвую, я отдам все, что могу, только найдите вы мне ее.
– Ca depend, madame, ca depend… от эта Person. Elle vous offrira avec grand plaisir en cette affaire[472], если вы заплатит ей гароши деньга.
– Вы не лжете? – серьезно спросил ее Каллаш.
– Sans grossierete, monsieur! Sie vergessen, dass ich eine Dame bin [473], – гордо оскорбилась Амалия Потаповна, – я завсегда говорийт правда, je ne suis pas une menteuse, monsieur! Jamais, jamais de ma vie![474] *
– Ну, хорошо, – перебил ее Каллаш, – тысяча извинений, тысяча извинений вам, только поскорее к делу! Вы можете определить сумму, какую нужно будет дать этой особе?
– Tausend Rubel[475], – довольно быстро и самым определенным образом положила фон Шпильце.
– Х-м… Это похоже немножко на грабеж, – с усмешкой проворчал себе под нос венгерский граф, и настоятельным, почти повелевающим тоном обратился к Шадурскому, который чуть не совсем ошалел от такого странного сцепления всех этих обстоятельств, разыгравшихся над ним в течение двух-трех суток.
– Вы слышали, князь, слова генеральши? Вы поняли их?
Гамен утвердительно кивнул головою.
– Стало быть, вы заплатите ей требуемые деньги. Потрудитесь приготовить их.
– Ich glaube doch, das ist eher die Sache dieser Dame[476], – жестом руки указала фон Шпильце на Анну, как бы вступясь за своего старинного приятеля.
– Ну, я полагаю, вам все равно, с кого бы ни получать деньги, лишь бы только получать их, – сухо и безапелляционно возразил ей Каллаш, который, надо отдать ему справедливость, отменно понимал, с кем имеет дело, ибо для ее превосходительства вся суть, действительно, заключалась только в том, чтобы каким ни на есть путем зашибить лишнюю деньгу, ради которой исключительно и работала она на многообразных и многотрудных поприщах своего житейского коловращения.
– Ну? Eh bien, cela m'est egal![477] – бесцеремонно, с совсем уже открытой наглостью порешила она, махнув рукою. – Если ви хотийт, вот мои кондиции! Ich habe schon gesagt[478].
– Итак, князь, потрудитесь приготовить тысячу рублей, чтобы не оттягивать надолго этого дела, – снова обратился Чечевинский к гамену. – Вы, мадам Шпильце, к какому времени можете устроить это? Срок, по возможности, назначайте нам короче.
