Бармин совсем забыл, что на Материк есть только один путь – несколько сот верст по тундре, а потом неделю – в товарняке, в куче дробленой руды.
– Эй, смотри, кажись, тебя показывают! – крикнули Артисту, указывая на телевизор.
На экране действительно красовалось фото Артиста и сообщались его «тактико-технические» характеристики.
– Сматывайся, парень! – шепнул размахивающему руками Артисту кто-то из посетителей. – На тебя объявили охоту!
Бармин схватил Артиста за руку и потащил…
Но тут перед ними вырос кочегар с карабином в руках. Не говоря ни слова, он двинулся на Артиста, невольно попятившегося к стене.
– Пропусти нас, парень! – сказал ему Бармин, становясь между Артистом и кочегаром.
Ни слова не говоря, бармен ударил Бармина в челюсть и, переступив через него, мешком рухнувшего на заплеванный пол, пошел на Артиста, который прижался спиной к стене, в ужасе глядя на карабин.
– Будешь стоять здесь до приезда патруля! – просипел бармен. – Мне, конечно, плевать, что ты там натворил, но за тебя назначена премия. А мне нужны гроши! Я хочу, чтобы все, кто сейчас стоит здесь, сидели, и чтобы под ногами был паркет. Эй, братва, вы не откажетесь от стульев и паркета? – спросил он притихших посетителей.
Бармин уже поднялся с пола и, вытирая руки о куртку, смотрел на широкую спину кочегара.
Самое время было исчезнуть. Но Бармин чувствовал, что Артиста ловят совсем не потому, что он «фонит». Бросать безвольного Эдика, узнавшего, откуда он взялся на Объекте, было нельзя…
Улыбающийся кочегар обернулся и просипел:
– А, проснулся… Больше не хочешь баиньки? Ну, постой тогда. Они двоих ищут. Так, может, ты – второй! Сумма удваивается! – и он загоготал, отхаркиваясь, как туберкулезник.
Дождь стих. Донской выбрался из своего укрытия и не спеша пошел по тротуару, надеясь поймать такси, чтобы ехать в морг.
Кажется, теперь он знал почти все. Но это все никак не складывалось в логичную картину. Чего-то важного не доставало…
Из-за угла дома навстречу ему вышли двое – даже не вышли, а выскочили, как рогатые из табакерки. Глеб посторонился, пропуская их, но эти двое остановились, перекрывая ему путь. Один, лет сорока, рыхловатый, килограммов на сто, гладко выбритый, в брюках с иголочки, блестящих башмаках и кожаной куртке, из-под которой выглядывал воротничок белой рубашки с узлом стодолларового галстука, и второй – тоже в кожаной куртке, лет двадцати пяти, высокий, под сто девяносто, с маленькой стриженой головой на длинной жилистой шее и в нелепой кепке, задвинутой на макушку.
– Служба безопасности, – сказал гладковыбритый и, нахмурив брови, решительно взял Глеба за рукав. – Пройдемте с нами.
– Безопасности чего? – спросил Глеб, смахнув его руку с плеча и проворно отступив на шаг.
Вопрос обескуражил гладковыбритого.
– Не разговаривать! – отрезал он после некоторого замешательства. – Вперед, и без шуток!
– Только с санкции прокурора. У вас есть соответствующая бумага?
Ситуация напоминала розыгрыш, первоапрельскую шутку.
Гладковыбритый обернулся к молодому, словно ища у него поддержки. Молодой тупо посмотрел на коллегу и облизал губы.
– Мы офицеры службы безопасности! – процедил гладковыбритый сквозь зубы. – Предъявим свои удостоверения в машине!
– И сынок тоже офицер? – усмехнулся Глеб. – Спорю, он не знает даже таблицу умножения. Господа, извольте объясниться!
Пытаясь выглядеть веселым и уверенным, Глеб оценивал «офицеров».
– Идите с нами к машине. Там вам все объяснят. Да стой же ты! – в раздражении зашипел гладко- выбритый и схватил Глеба за руку. – Бегаешь, как козлик!
Гладковыбритый был жирноват для роли крутого опера. Его дрябловатые щеки по-бульдожьи свешивались с подбородка, а модная стрижка была выверена до миллиметра, как у ответственного работника финансовой сферы. Кроме того, от него так щедро пахло какой-то французской «свежестью», что впору было затыкать нос. Длинный был опаснее. Пальцы его больших рук со сбитыми суставами были сжаты в кулаки.
Глеб нахмурился.
Гладковыбритый крепко держал его за руки, будто собирался надеть на них наручники.
Длинный стоял у него за спиной.
– Ну, что дальше? – спросил Глеб. Его лицо побледнело, глаза сузились.
Гладковыбритый посмотрел на коллегу и вдруг пригнулся, а Донской краем глаза зафиксировал стремительно приближающееся пятно…
– Томилина сюда! – крикнул Илья Борисович. – Он, бедняга, наверное, заждался приглашения. Сейчас я его развеселю.
– Перчатки при вас? – в лоб спросил Блюм Томилина, роясь в бумагах на столе. – Резиновые; голубчик, резиновые! – Илья Борисович строго посмотрел на своего главного специалиста.
Томилин удивленно поднял брови и медленно вытащил перчатки из кармана.
– А в чем дело? – недоуменно спросил он.
– Откуда они у вас?
– Оттуда, откуда и у всех сотрудников. Получил на складе.
Томилин посмотрел прямо в глаза Илье Борисовичу и улыбнулся. Главный козырь в руках Ильи Борисовича оказался шестеркой. Все более раздражаясь и неприязненно глядя на седые виски Томилина, он думал о том, с какого края подойти к этому спокойному и уверенному в себе человеку. Интуиция подсказывала ему, что надо копать дальше. Непременно! Разгадка где-то здесь, прямо под ногами, и надо углубляться до тех пор, пока не звякнешь острием железной логики о вожделенное золото правды.
Повторялась история с первым допросом. Томилин отвечал спокойно, не путаясь. Нет, он не видел, не мог подумать, не обратил внимания…
На один из последних вопросов Блюма, не выходил ли он перед обедом из лаборатории, Томилин удивленно вскинул брови и насмешливо спросил:
– Хотите доказать, что это я вынес Эталон из лаборатории?
Томилин не знал, сознался ли охранник в том, что академик незадолго до обеда приходил к хомуту, чтобы забрать журнал. Не знал, и это было единственным слабым местом его позиции. И все же он решил молчать об этом.
Блюм вышел из-за стола. Он нервничал. Пасьянс не складывался. А ведь поначалу он был почти уверен, что главный специалист и есть…
И вдруг такая мелочь – перчатки! Вот они, на коленях у подозреваемого.
«Но, может быть, он их у кого-нибудь одолжил? – размышлял Илья Борисович. – Это станет известно позже. А пока… Пока никто из сотрудников лаборатории не видел Томилина выходящим из лаборатории. Да и сам он очень уж уверен в себе. Все в этом кабинете сидят как на иголках, а он развалился хозяином… Нет, не Томилин. Не Томилин! Тогда кто? Яковчук?»
– Что ж! Сейчас пойдете отдыхать, – устало произнес Илья Борисович и обратился к кому-то из своих людей. – Вызовите Яковчука!
Поблекшим взором Блюм еще раз обшарил академика, словно надеялся найти в его облике ответ на мучающий его вопрос, и уже открыл рот, чтобы попрощаться с ним… Открыл рот и замер.
Красное от напряжения лицо Ильи Борисовича расплылось в улыбке.
Он увидел!
Он вспомнил!
Торжествующе взглянув на Томилина, Блюм подбежал к столу, черкнул что-то на листе бумаги и подозвал к себе одного из «мальчиков».
– Введи-ка в компьютер вот это! А вы, Томилин, задержитесь еще на десять минут. Маленькая формальность!
