железо.
– О! Надо же, люди! По воде, как посуху?
– Сплавляюсь с верхов.
– До Куйла? Тогда надо поторопиться. – Он взял в пальцы шарик сухого снега и растёр его. – Переночуешь?
– Да чаю попью.
– Ага. А как ты базу нашёл? Её с реки не видать почти.
Я мог бы сказать ему, что нашёл не менее полусотни баз, хозяева которых совсем не желали быть обнаруженными, но промолчал и прошёл внутрь. Здесь меня встретил уже знакомый кислый запах застоявшегося воздуха.
– Я вообще-то охотовед.
Салькин мгновенно окаменел. «Охотовед» в этих местах означает проверку документов, изъятие оружия, вымогательство взяток. Примерно то же, что в городе означает визит милиционера.
– Я просто разговариваю с промысловиками по части организации охот для богатых русских и иностранцев, – поспешил добавить я.
– И какие же богатые русские поедут сюда? – сощурился Салькин.
– Те, которые хотят застрелить местного лося.
– Из-за лося – сюда ехать? – протянул Салькин недоверчиво. – И чего это будет стоить?
Разговор поворачивался в неудобное для меня русло. Салькин в принципе отказывался мне доверять и, судя по всему, имел для этого кое-какие основания: то ли у него неправильно были оформлены документы на участок, то ли ему просто не хотелось видеть здесь чужаков ни за какие деньги. Я встречал такую породу людей: этим людям было вполне комфортно внутри созданного ими для себя относительного одиночества. Семь-восемь месяцев они не покидали своего промыслового участка, а оставшееся время проводили в ближайших посёлках в запоях, дикой гульбе и меновой торговле. Причём даже с точки зрения среднестатистического городского гопника гульба эта была на редкость скучной и однообразной – выпил- упал-встал-снова выпил. После этого они опять материализовывались на участке, иногда вместе с ними появлялись какие-то женщины, которые, впрочем, очень быстро от них сбегали. И судьбы этих женщин были в десятки раз замысловатее и жутче любых пешковских или короленковских рассказов. Многие из таких промысловиков умрут в своих зимовьях, в лодках, на тропе – от разрыва сердца, с похмелья, замёрзнут в пути или просто молча повалятся на нечистый пол, подавившись в полуглотке чёрным чаем.
Только одна из смертей была для них весьма нетипичной – смерть от пули в голову.
И суетящийся, явно не обрадованный мне Салькин наводил на многие размышления.
– Я против, вообще-то, – наконец, не глядя в глаза, произнёс Салькин. – Понасмотрелся я на это при советской власти. У нас секретарь райкома любил так охотиться. Стрельнёт четыре-пять лосей на рога, а мясо бросает. Мне зверюшку жалко.
– А рога-то он куда девал – четыре-пять пар?
– В Москву слал. Всё хотел, чтобы его в область перевели.
– Ну и как?
– Никак. При новой власти в Израиль уехал.
Мне подумалось, что история про охоту секретаря райкома и Израиль выдумана вот прямо сейчас, за этим столом, чтобы мотивировать своё нежелание зарабатывать организованной охотой. Основную мотивацию он сам вряд ли сможет как следует сформулировать.
Или сможет?
– Народу-то много здесь бывает? – спросил я просто так. Чисто из вежливости. С чаепитием надо было заканчивать, у меня оставалось ещё четыре ходовых часа.
И без того съёжившийся Салькин скукожился ещё больше.
– Какой здесь народ? Ребята с метео пару раз проедут, охотник, сверху который…
– Ну а экспедиции? Или оленеводы?
– Может, они бы здесь и были, – хмыкнул Салькин, – только оленеводов здесь рядом не кочует. А про экспедиции в этих местах я только слышал: когда я тут прижился, не было денег больше на экспедиции-то. Впрочем, лет шесть назад здесь были какие-то. По травкам. Пожили у меня дня два, уехали. На хрена они тут были, я так и не понял. Денег только государственных перевод. А так ничего, много знают, начитанные.
Я пожал плечами. Впрочем, слово «прижился» мне запомнилось.
И, допив чай, вышел в мир, в котором шарики сухого снега продолжали возникать прямо из воздуха.
Встреча с Салькиным подтвердила моё устоявшееся впечатление об отношении здесь ко всем кочующим по тундре и тайге по «государевым делам» людям как к безобидным чудакам. При одном лишь исключении.
Если они не стреляют в висок приезжим людям, когда те стоят вполоборота.
Поздно вечером я остановился у высокого берега, с которого слетело три или четыре вороны. Взяв карабин, я поднялся наверх по утоптанной звериной тропе. Такие тропы здесь обычно идут вдоль всех более-менее значимых рек и распадков. Но в этом месте тропа появилась иначе.
Прямо наверху я обнаружил кости одного, а может, и нескольких сохатых. Вокруг, у отдельно растущих лиственниц, стояли наклонные палки с привязанными к ним цепями – стойки для капканов. Капкан кладётся на эту палку вместе с приманкой, соболь забирается на неё, попадает в капкан, падает вместе с ним вниз, повисая на капканной цепи, и замерзает насмерть. Что же до лосиных костей, то, по традиции омолонских охотников-промысловиков, Салькин выкладывал сюда в качестве приманки целого лося. Вот как он есть, непотрошёного зверя в шкуре, весом четыреста-шестьсот килограммов. Затаскивал снегоходом, не иначе. Ну и собирал с этого сохатого урожай в несколько десятков пушных шкурок. Я предположил, что, по тем же омолонским обычаям, Салькин убивает чисто для нужд капканной охоты, а не на мясо полтора-три десятка лосей.
Так говорите, кого-то охоты секретаря райкома здесь смущали? Ну-ну…
Капитан Свиридов
Отделение милиции в посёлке Бычье Куйло помещалось в обычном двухквартирном бревенчатом доме. Одна часть его представляла собой собственно отделение, вторая была камерой предварительного заключения и складом всяких необходимых для северного полицейского участка вещей – снегоходов, лодочных моторов, вёсел, резиновых лодок, палаток, спальных мешков, рюкзаков, вьючных сумок, сапог, валенок, унтов, сетей, банок для икры и контейнеров для рыбы и мяса. На самом деле в юрисдикции обитателей этого домика находилась территория площадью с полноценную европейскую страну не последнего десятка – не какая-нибудь там Голландия или Албания, а полноценная Чехия или Австрия.
Проблема заключалась в том, что найти для этого домика постоянного обитателя было очень сложно. Распределённые в это, с какой стороны ни глянь, глухое место выпускники той или иной школы милиции, с ужасом оглядевшись, или срывали с себя погоны, уходя всеми правдами и неправдами в отставку, или облагали местное население неслыханными поборами, дабы с помощью обильных подношений вышестоящему начальству обеспечить себе в кратчайшее время перевод в другое место. Как результат большую часть времени домик отделения вместе с КПЗ и складом стоял под замком, а правосудие осуществлял приезжающий в село пару раз в год по собственным охотничьим надобностям оперуполномоченный из районного центра капитан Свиридов.
В Бычьем Куйле мне надлежало дождаться вертолёта нашей компании, который летел бы с охотниками в местный районный центр, то есть предстояло провести дня три-четыре. Я остановился в гостинице при аэропорте – маленькой комнатке вообще безо всяких удобств, с одной кроватью с панцирной сеткой – и принялся систематизировать свои сведения по распространению животных по пути сплава. Однако уже скоро мне надоело складывать цифры в столбик, и я вышел на светский променад по посёлку – посетить три существующих в посёлке магазина, перекинуться несколькими словами с десятком знакомых людей, да и просто пройтись пешком по тому, что напоминает улицу или дорогу, а не кочкарную поверхность тундры.
Тут-то я и увидел гостеприимно распахнутую дверь милицейского отделения. Я сопоставил сей значимый
