всё это не оказалось враньём… Кто может сегодня, через две с половиной тыщи лет, знать, как оно там было на самом деле? Уже сегодня многие молодые (да и не очень) люди с трудом представляют себе, что
Теперь он этим вопросом не задавался. Пять дней назад, проходя над перевалом Кара-Таш, он видел, как в середине иссиня-чёрной морозной ночи крепость испускала голубое мерцание, очень похожее на свечение неоновой лампы…
Гельман встал, накинул на плечи мягкую полартековую куртку и вышел в коридор. Окно было приоткрыто, скалы покрывал серебристый лунный свет, как будто огромные тянь-шаньские кручи выбелил выпавший иней.
«Полнолуние», – подумал Гельман и потянул створку окна.
Вдоль берега озера двигались тени.
«Вот мудаки, – привычно проворчал про себя Гельман. – В лунном свете в этих камнях сам чёрт ногу сломит. Ещё какая-то группа выходит из гор, что ли?»
Слышно было, как «разговаривала» горная река. Вернее, не одна, а десятки рек, речек, ручейков и родников, впадающих в озеро Кара-Коль со всех окрестных гор и долин. И среди этого водного многоголосья Владимир Гельман уловил человеческую речь.
Люди общались вполголоса, предполагая, видимо, что шум бегущей воды заглушает их слова. Но в такой прозрачной, вяжущей тишине, какая случается в горах не каждый месяц, их тихая, вплетённая в звук ручья речь разносилась на сотни метров вокруг. Так, люди, разговаривающие в моторной лодке, плохо слышат друг друга, но их беседа совершенно отчётливо звучит для слушателя, располагающегося в ста и даже в двухстах метрах.
– Наслаждаетесь тишиной? – сзади, практически бесшумно ступая по ковру, подошёл Денис. – Правда, сказка?
Гельман вздрогнул, освобождаясь от услышанного только что разговора.
– Да уж, сказка… А что делают эти люди?
– Какие люди?
– Ну там, внизу?
Денис мягко улыбнулся.
– Вы же не верите в духов местных гор и в силу учения Рериха? Значит, и теней здесь никаких быть не может. Английский уйгур ушёл на этюды в горы ещё вечером и вряд ли сюда вернётся. А больше людей здесь нет…
– Как это нет? Я только что видел группу – человек семь.
– Призраки воинов Гэсэрхана, Владимир Владимирович, – всё так же мягко улыбнулся Денис. – Тринадцать всадников…
– Каких всадников? Люди под грузом и с альпеншто…
И тут Гельман осёкся на полуслове. Он понял, что это были никакие не альпенштоки.
Гельман повернулся к окну и стал вглядываться в серебряное нагромождение камней.
Луна стремительно закатывалась за склон. Камни потемнели, в несколько минут потеряв наброшенное на них серебристое шёлковое покрывало.
И больше не было видно семерых человек, пробиравшихся среди россыпи, под тяжёлой поклажей и с автоматами в руках.
«Шесть мюридов пойдут в пещеры. Эмир останется здесь».
Владимир Гельман тридцать лет ходил по горам Кавказа и прекрасно понимал речь десятка местных народов.
От осознания того, что люди внизу говорили на одном из вайнахских наречий, он поёжился.
– На самом деле – наваждение какое-то, – он повернулся к Денису и увидел, что говорит в пустоту. Человек в коридоре исчез так же бесшумно, как появился.
Владимир Гельман повернулся обратно к горам.
В крепости над озером Кара-Коль горел свет. Но это был отсвет совершенно земного огня – там, во дворе, горел костёр, зажжённый человеческими руками…
Алматы, Республика Казахстан. Пять дней спустя
Владимир Гельман двигался по человеческому морю азиатского базара, как самоходная баржа, бороздящая какую-нибудь из великих северных рек. Будучи весьма немаленьким человеком, он возвышался над морем бритых и волосатых голов, платков, тюбетеек примерно на голову. Человеческое море обтекало его плечи, а он с высоты своего двухметрового роста оценивал лежащие на прилавках абрикосы, яблоки, груши, виноград.
«Гостинцев в Москву привезти, внучке. Ведь что они там за фрукты видят? Слизь, а не фрукты… Даже здесь – так себе, по сравнению с базарами в кишлаках. Яблок – это само собой. Алма-Ата (Гельман никогда не называл этот город новым именем, которым наградил его Назарбаев) ведь так и переводится „Отец яблок'. Урюк… Абрикосы… Хрен с ним, с грузом, его и так больше семидесяти килограммов набирается… Дочке – бирюзу…» Мир закружился, люди, на которых он, Человек-гора, всегда взирал со своего двухметрового роста, потянулись к нему, вверх, переросли, его, заглянули на него с высоты…
Послышался пронзительный женский визг.
– Человеку плохо!
Гельман этого визга уже не услышал.
– Итак, человеку на базаре стало плохо, и он скончался. Наверное, сердце, – хмыкнул старший лейтенант криминальной полиции Казахстана Нурсултан Тохирбаев, составляя рапорт о чрезвычайном происшествии на Зелёном базаре. Какой-то русский турист решил отдать концы прямо на солнышке? Так бывает, в конце концов, это не их страна. Хорошо бы он успел перед смертью спустить все свои деньги на территории Казахстана.
– Да, и доктор так же считает. Обширная сердечная недостаточность. Лет ему уже много, совсем старик…
– Какой старик? – вскинулся Анатолий Островский, – ему всего пятьдесят четыре было! Да он каждого из вас кулаком мог убить!
– Теперь уже не убьёт, – в голосе Тохирбаева прозвучало что-то похожее на удовлетворение. – Такой крепкий всегда так – хлоп! – и сердце…
– Я врач. Разрешите мне освидетельствовать тело!
– Ты не врач. Ты у себя в Москве врач. Здесь у нас свой врач есть. Он уже всё освидетельствовал. Вы, если вам нужно, у вас в Москве свидетельствуйте…
Анатолий Островский, доктор. Москва
Печальную обязанность получения гроба с телом Человека-горы Анатолий Островский разделил с его с женой и сыном.
– Товарищ оперуполномоченный, я хочу сделать заявление, – начал Анатолий. – Официальное заявление, я хочу сказать.
Капитан Бурляев с сочувствием посмотрел на говорившего. Пятнадцать лет назад его, маленького мальчика, родители увезли из города Целинограда, ставшего затем Акмолой, а с недавних пор Астаной – столицей независимого Казахстана. Его отцу, старшему научному сотруднику Института тропосферной связи Иосифу Бурляеву в новой стране не нашлось места, и ему пришлось стать вынужденным переселенцем в столицу Российской Федерации Москву. В конце концов, он об этом так и не пожалел.
Капитан Бурляев уже выслушал от туристов все подробности о хамском отношении казахской (наверное, правильнее говорить – казахстанской?) полиции к группе после постигшего её несчастья. А теперь этот доктор хочет документально зафиксировать свои претензии… Капитан Бурляев не был сотрудником
