– Зависит от цели организации этого кубла. Если это рассадник террористов для всего мира, тогда неоправданно велик. А если это центр так называемой освободительной борьбы внутри самой КНР, тогда весь риск сразу становится оправданным.
– Есть ещё какие-нибудь подсказки, что мог ваш информатор там увидеть? Что-нибудь связанное с его прошлой деятельностью, например?
– Большую часть своей жизни наш информатор, как ты его называешь, был связан с Северным Кавказом, его горами. Он понимал с десяток местных языков и наречий и был хорошо знаком со многими людьми из этого региона. Честно говоря, я не исключаю просто того, что он встретил там какого-то знакомого.
– Стало быть, снова всё указывает на Северный Кавказ. А что говорят ваши шпионы и аналитики по поводу участия чеченских сепаратистов в здешних уйгурских делах?
– Да в том-то и дело, что ничего не говорят. И на первый взгляд на этот след ничто не указывает.
Макс не стал говорить Зиму о версии Шергина – будто связующим звеном между уйгурами и чеченцами является некая «третья сила» – та самая, к которой, судя по всему, принадлежал Махмуд-палван. Но о самом киллере он тем не менее рассказал Зимгаевскому несколько дней назад.
– А твои журналюги – что они знают о так называемом уйгурском сопротивлении?
– Уйгурское сопротивление – непопулярная тема для журналиста, работающего в корпункте Центральной Азии. И не только потому, что оно «якобы» уйгурское или «якобы» сопротивление. Первая причина её непопулярности – то, что эту тему чрезвычайно болезненно воспринимают китайцы. А попасть в их чёрный список не желает никто из нас – это единственная серьёзная страна поблизости, откуда могут приходить настоящие новости. Ошибёшься – и не попадёшь туда никогда. Поэтому среди нас немного людей, заигрывающих с «уйгурской» темой.
– Но не может быть, чтобы ваши коллеги её не прощупывали…
– Прощупывали. Все прощупывали, и я в том числе. Но в отличие от многих моих коллег я не искал подходов к уйгурской оппозиции, а попробовал оценить то, что сделали другие журналисты. На самом деле, среди них есть два немца, которые чисто из карьерных устремлений много вложили в развитие «уйгурской темы».
– Хузен и Верндль?
– Совершенно точно.
– И ты много общался с ними?
– Сказать, что много общался – это было бы, наверное, преувеличением… У нас ведь что происходит: каждый журналист оберегает свои источники информации и не скажет никому ни слова, пока не будет уверен, что это слово уже продано им компании. Но с Хузеном я действительно разговаривал, причём касался именно уйгурской проблемы.
– И?..
– Странное ощущение. Сперва, наверное, имеет смысл поделиться своим взглядом на проблему. Лично мне кажется, что уйгурская проблема надумана в лучшем случае на девяносто процентов. Это похоже на кухонные беседы у нас в Москве в середине восьмидесятых. Причём кухонные беседы оппозиции в эмиграции. То есть, моё мнение, они не должны ни в коем случае отражать настроения по другую сторону границы. А ещё меня не оставляет другое ощущение. Того, что мои коллеги в других странах искусственно раздувают эту проблему, опираясь на кухонные разговоры и натужный вой уйгурских эмигрантских организаций. Впрочем, я, наверное, зря это всё говорю? Подозреваю, что об уйгурских эмигрантских конторах ты знаешь намного больше меня.
– Почему ты так решил?
– По обилию уйгурских русскоязычных источников в интернете. Или, по-твоему, это такая своеобразная мутация Windows?
– Это сложный вопрос. Если бы я мог однозначно на него ответить, то, наверное, не занимал бы сейчас твоего внимания.
– Ага. – Зим замолчал, беря тайм-аут. – Не обидишься, если сейчас один умный вещь скажу? Так вы запустили проект, а потом потеряли над ним контроль?
– Не комментируется.
– Стало быть, о Хузене. Свой разговор с ним я начал со стёба. Типа уйгурское сопротивление – полностью выдумка интеллектуалов из западной диаспоры, поддержанная бездельниками-журналистами. Покажите мне хоть одного уйгурского повстанца, и так далее. Хузена это не смутило. Я даже скажу – совершенно не смутило. Сперва он прочитал мне лекцию на общеизвестные темы – как вдохновлённые примером распада Советского Союза уйгуры предприняли попытку отделения от КНР, как эта попытка была подавлена, и как сейчас уйгурское общество проходит ремиссию. Потом он повёл себя очень странно.
– То есть?
– Он повёл себя не как журналист, а скорее как чиновник дипломатического ведомства. Пятый секретарь консульства и тому подобная мелкая сошка. Он сказал, что интересы уйгурского народа сегодня серьёзно ущемлены, но существуют лидеры и у них. Эти люди руководят борьбой, и не все они находятся за пределами КНР. Они скажут своё слово в ближайшее время, и он, Хузен, не намерен нарушать их планы преждевременными комментариями.
– И слишком много, и слишком мало. Так что, ты думаешь, у него на самом деле есть контакт с настоящим уйгурским подпольем?
– Да чёрт его знает! По крайней мере сейчас он не выпустил ни одного сюжета, свидетельствующего о подполье, что, собственно, ни о чём не говорит – так часто ведут себя люди, готовящиеся взорвать бомбу. А Хузен очень честолюбив и явно не собирается гнить до конца своих дней в этой ссылке.
– Точно так же ведут себя и люди, не собирающиеся ничего взрывать. А также те, кто не способен этого сделать.
– Я знаю от Лагутина, что Хузен в какой-то определённый момент весьма активно искал связей с уйгурскими радикалами. А потом вдруг перестал их искать.
– Может быть, его испугали китайцы?
– Вряд ли они взялись за него на этом уровне. Начальной подготовки, имею в виду. Нет, лично я предполагаю, что он что-то накопал. Но ты ж не попросишь меня ехать в Китай искать контакты с уйгурским подпольем?
– Нет, я прошу тебя только посмотреть более пристально на одно место. На эту самую базу отдыха «Хун Шань».
Поздно вечером Зим притащил домой велосипед и под насмешки Спадолина тщательно разобрал раму, коробку передач, кое-где пару раз ширкнул напильником и смазал все узлы толстым густым слоем смазки. И только ближе к полуночи, когда непрошенный компаньон удалился в свою комнату, Алекс вынул из различных массивных деталей велосипедной рамы несколько тяжёлых свёртков, упакованных в промасленные тряпки. Будучи экранированы толстым слоем металла, они гарантированно избежали пристального внимания лучей рентгеновских установок на таможенном контроле. Через пятнадцать минут в его руках оказался настоящий пистолет «Кольт» образца 1911 года и четыре обоймы, снаряжённые патронами. 45 ACP.
– Спасибо тебе, Бадди, – усмехнулся он и сунул оружие в заранее подготовленный под вентиляционной решёткой туалета тайник.
Старший лейтенант Нурахмед Абаев. Дорожная полиция, Республика Казахстан
Место происшествия выглядело ужасающе. За всю свою пятилетнюю практику работы дорожным полицейским Нурахмеду ни разу не приходилось видеть последствия взрыва пятнадцати тонн легковоспламеняющегося топлива.
– Слава Аллаху, ближайший лес растёт в полукилометре отсюда, – сказал он вполголоса своему водителю Туранбаю.
– Надо поискать место, где можно спуститься, – заметил рассудительный Туранбай. – По своей неизъяснимой милости Аллах не дал человеку крыльев.
– А нужно ли это нам, – Нурахмед поморщил лоб, – все необходимые измерения для описания аварии можно сделать и наверху. А то, что осталось от несчастного парня, извлекут медики.
