А дедушка не вылазил из воды. Вода — это была его стихия.
Кистеперка смотрела на океан, где остались ее родители, и в последний раз думала: а может, вернуться? Ведь они так долго шли к океану и наконец пришли… Но ей не хотелось купаться.
Наверно, они слишком долго шли. Почему они так долго шли? Ведь их выплеснуло недалеко, их болото было совсем рядом с океаном. А они все шли и шли, шли и шли, обдирая плавники о песок, все кружили по этой горячей пустынной суше…
Дедушка Целакант вынырнул из океана и увидел Крабохода, который очень спешил, — правда, немножко не в ту сторону.
— Дедушка! — кричал Крабоход. — Дедушка! Я принес вам воды!
В центральный комитет по делам одноклеточных
Довожу до вашего сведения, что во вверенном вам океане имеют место неуставные отношения. Вместо того, чтобы множить ряды простым делением, некоторые простейшие заводят сомнительные связи на стороне, привлекая для этого так называемых женщин (название-то какое!). И теперь они не делятся, а соединяются, попирая законы одноклеточной морали.
Добро бы соединялись, как мужчина с мужчиной. Мужскую дружбу, солидарность, взаимовыручку еще можно понять. Но соединяться с женщиной на голубых просторах нашего океана для мужчины противоестественно. И для этих неуставных, противоестественных отношений придумали словечко такое же сомнительное: любовь.
Уважаемые члены Центрального комитета, как вам нравится перспектива соединяться с женщиной, да еще вдобавок на основе какой-то любви? Когда мы множили наши ряды простым (пускай простым!) делением, каждый из нас в одиночку давал двоих, а теперь для одного требуется как минимум двое. Для рождения — двое, а для смерти достаточно одного. Прикиньте прирост населения. Если так дело пойдет, у нас вообще никого не останется в океане.
А старость? Когда мы множили наши ряды делением, у нас и смертность была равна нулю, и старости не было. Мы прямо из молодости впадали в детство. И даже в два детства — таков был результат деления. А теперь мы и стареем, и умираем, скоро весь Мировой океан превратится в огромный дом престарелых посреди необъятного кладбища.
Пора это прекратить. Пусть наш голубой океан остается голубым и незамутненным. Обойдемся без женщин. Хорошо бы их вообще куда-то убрать.
Мужчина и женщина на фоне любви
Там, где женщина должна мужаться, мужчина должен жениться.
В любовном треугольнике по меньшей мере один угол тупой.
Любовь — это единственный вид деятельности, где любители предпочтительнее профессионалов.
И любовь к себе бывает плодотворной. У одноклеточных.
Любовь — это такое явление, которое, сокращая жизнь каждому человеку в отдельности, удлиняет ее человечеству в целом.
Зло любит ревностью.
В любви не может быть все тютелька в тютельку. Может быть либо дяденька в тетеньку, либо тетенька в дяденьку.
Семья не должна быть клеткой. Поэтому одни ломают ее, а другие аккуратно прорезают дверцу и выходят по мере надобности.
Пока супруга квакши-кузнеца строит бассейн, муж сидит у нее на спине и ждет, когда уже можно будет купаться.
Между тигром и акулой не бывает любви: акула не выносит желтого цвета, а тигр терпеть не может голубого. Не потому ли тигры и акулы на Украине не водятся?
Любовь — это отсутствие альтернативы при наличии альтернативы.
Значит, Адам и Ева не любили друг друга.
Любили б они друг друга, мир был бы совершенно иным.
То, что в старину прикрывалось фиговыми листиками, сегодня увенчивается лавровыми.
Для иной современной свадьбы требуются не свидетели, а понятые.
Муравей в небесах
Орел спросил у Муравья:
— Вы никогда не чувствуете одиночества?
— Какое одиночество! — завопил Муравей. — Жена с утра достает, соседи не дают прохода, а где вы видели проход в нашем муравейнике? Только обещают переселить, дать каждому по муравейнику, но у них получишь. Не по муравейнику, а я б вам сказал.
— А мне одиноко, — вздохнул Орел. — Сидишь на голой вершине, вокруг одни тебе голые небеса, и вдруг почувствуешь такое одиночество…
Муравей представил себя в небесах. Вокруг свобода, широта, не то, что в муравейнике. А внизу жена аж подпрыгивает, пытается его достать, соседи требуют освободить в небе проход, потому что им на земле уже мало прохода.
Муравей пошире раскрыл глаза, чтоб насладиться этим зрелищем.
Неба не было. На заборе сидел Петух.
— Мне так одиноко, — сказал Петух.
— Вы слышите? Ему одиноко! — загалдели куры в курятнике. — А ну слазь, паразит, с забора, но смотри штаны не порви, и чтоб через минуту был дома!
Муравей зажмурился, но не увидел себя в небесах. Ну вот, подумал он, и этого уже достали…
