Душа женщины
Каждая женщина любит в душе великана. Живет с лилипутом, а в душе любит великана. Женская душа большая, вместительная, в ней свободно помещается великан.
Одна дамочка, на росток накинешь платок, имела в своей душе одновременно великана и гиганта. Они там сблизились, привязались друг к другу, а на крохотулю-мужа вообще не обращали внимания. Он у дамочки был до того неприметный, что как только она сама его приметила. Она уже давно потеряла к нему интерес, она все больше о душе думала, как будто помирать собралась, но она никуда не собралась, просто у себя в душе она любила великана и гиганта.
Хорошенькое дело — сразу двоих! Но они же у нее в душе понимают: не может женщина принадлежать одновременно двоим, тем более, таким солидным, представительным мужчинам. И, поскольку их уже связывает суровая мужская дружба, они уступают ее друг другу:
— Она твоя, дружище!
— Нет, дружище, она твоя!
Великан всегда не друг, а дружище, как большой нос — носище, а большой позор — позорище. И пока дружище спорит с дружищем, душа дамочки слегка приоткрывается и в нее проскальзывает — кто б вы думали? Исполин! Большой такой исполин. Душа оказалась не на шутку вместительная.
Великан и гигант тут же уходят, дружно взявшись за руки, счастливые, что могут не расставаться. А женщина прикипает душой к исполину и не может от него откипеть, хотя у нее на плите, между прочим, все давно повыкипало.
Исполин смущен. Не исключено, что он в таких местах первый раз, и женская душа для него потемки. Она и потом будет потемки, но он об этом пока не догадывается. И когда пылкая женщина восклицает: «Ты у меня один! Один на всем белом свете!» — он еще больше смущается: белый свет велик, даже ему, исполину, не по росту.
Но она имеет в виду, что он внутри у нее один, а сколько у нее снаружи, про это она умалчивает. А снаружи у женщины непременно кто-то живет. Мужчина не может жить сам по себе, он непременно должен жить снаружи какой-нибудь женщины.
А дамочка все лопочет:
— Ты у меня один! Один!
Исполин топчется на пороге души, бормоча извинения. Извини, мол, но я не один.
Тут он разжимает кулак, а на ладони у него муж этой женщины.
Муж отводит глаза. Ему неудобно, что он проник в душу жены с помощью постороннего мужчины. В душу жены муж должен входить один, без свидетелей, своими ногами (извините: только не ногами!). Но он быстро осваивается, перестает отводить глаза, а наоборот, наводит их на жену, как пистолеты, и уже готов устроить ей сцену ревности, приревновав ее к исполину, у которого, между прочим, все еще сидит на ладони, так что неизвестно, кто тут должен кого ревновать. А исполин говорит:
— Это твой? Тогда почему он у тебя не в душе, а под открытым небом? Он же у тебя замерзнет, отощает, заблудится без присмотра!
Тут он ссаживает мужа с ладони и поворачивается уходить, но женщина его удерживает. Разве ему здесь плохо? Черт с ним, с мужем, пускай и муж остается, она уже согласна на все. А муж, нацелив на исполина свои пистолетики, заряженные ревностью и всякими нехорошими словами, тоже просит исполина не уходить, поскольку ему, мужу, боязно с женой наедине оставаться.
Для большей убедительности он предлагает исполину выпить.
Исполин непьющий и некурящий, но в чужую душу со своим уставом не лезут. И вот уже они выпили — сперва по маленькой, а потом по большей и большей, и вот уже они свободно расположились в душе женщины, разлеглись, растянулись, причем исполин растянулся робко и скованно, а крохотуля — вольготно и широко. И затянул крохотуля песню, чтоб исполин ее подхватил, но исполин подхватывать такое не стал, ему неловко было такое подхватывать, поэтому песня звучала без подхвата:
Пьяная песня, ну что с нее возьмешь? Но дамочкина душа от нее всколыхнулась, воспрянула, потянулась к плоти. А плоть откликнулась, заиграла всеми живчиками, хотя ее там и на один зуб не станет, нечему играть.
Исполин совсем смутился:
— Я, наверно, пойду, а вы оставайтесь, семействуйте.
Муж по пьянке разгулялся, расхрабрился. В конце концов, может он или не может остаться наедине с женой?
Спровадил исполина. Но только собрался остаться наедине с женой, как снаружи послышались голоса:
— Только после тебя, дружище!
— Нет, дружище, только после тебя!
Великанская лексика. Сапожище закладывает за голенище. Позорище!
Узнаете голоса? Это великан и гигант решили проведать родную душу и топчутся у нее на пороге, уступая дружище дружищу любимую женщину.
В ожидании ясной погоды
Один старик женился на собственной тени. А на ком ему жениться? Молодые женщины не смотрят на старика, а на старух он и сам не смотрит.
Он уже много раз женился и все невпопад. Женщины ему попадались с характером, а зачем ему еще один характер? Он и со своим с трудом уживается. А тень тихая, молчаливая, даже незаметная, если к ней спиной повернуться.
Хорошая у них жизнь получилась. Куда старик ни пойдет, тень всюду за ним тянется или даже впереди бежит, угадывая нужное направление. Как примерная супруга, угадывает желание старика.
Правда, в ненастные дни тень куда-то исчезала. Жены, говоря откровенно, не любят ненастных дней. Но только солнышко выглянет, она опять тут как тут. Бежит впереди старика или сзади его догоняет.
И все же не давала старику покоя мысль: куда это жена бегает в ненастную погоду? Может, у нее кто-то есть? Он даже ходил по улицам, ее искал. Но ни одной тени в ненастную погоду на улице не было. Может, у каждой из них кто-то был, а может, просто дома отсиживаются в ожидании ясной погоды.
Очень старик переживал по этому поводу. Сидит дома, и так ему одиноко. Дай, думает, полежу. Жена придет, разбудит.
Сложил руки на животе, лежит, дожидается. И тут кто- то шепчет ему на ухо: жена твоя, старик, в царстве теней, гостит у родственников. Ты про царство теней слыхал? Что ж это ты, супруг, родней супруги брезгуешь?
— Да я не брезгую, не брезгую, только я не знаю, куда идти… Вы только покажите, я мигом сбегаю.
Голос говорит: ну, если так, мы покажем. С кровати, между прочим, вставать необязательно. Как лежишь, так и иди.
И пошел старик, как лежал.
