Икар. Мне жаль этого… брата Прометея. Все-таки ему было трудно, хотя он и был дурак.
Дедал. Конечно. Это только неумные люди считают, что дуракам живется легко. На самом деле им ой как плохо приходится! Ведь они раньше других страдают от собственной глупости… (Помолчав.) Но ничего. Скоро мы с тобой полетим, и тогда это все забудется.
Икар. Фаэтон тоже полетел — на крылатых конях Гелиоса. Полетел и разбился.
Дедал. Что ты сравниваешь! Фаэтон возомнил о себе, он хотел быть выше всех…
Икар. А разве мы не хотим быть выше?
Дедал. Вот чудак! У нас же просто нет выхода.
Хор.
Нет! выхода! Дедал. Мы летим потому, что на земле невозможно жить, на земле немыслимые условия.
Икар. Но ведь люди остаются…
Дедал. Мне очень жаль, Икар, но в такую минуту приходится думать о себе. Если боги доверились дуракам, которые рассеяли по земле несчастья, то что же остается человеку, как не думать прежде всего о себе?.. Ну вот, готово второе крыло. Теперь, Икар, ты у меня будешь, как птица. Лучше всего быть птицей, когда на земле такое делается. Эх, и полетим мы с тобой, Икар! Знаешь, сверху все кажется таким маленьким, еле заметным. И не будем видеть ни Минотавра, ни его слуг, ни это стадо быков, которые еще недавно были людьми…
Икар. А как же они, отец?
Дедал. Кто?
Икар. Люди.
Дедал. Это их дело. Я не бог и не царь, я всего лишь мужской портной. И я не могу всех обеспечить крыльями… Давай-ка примерим. Вот так. (Примеряет.) Здесь ушьем, здесь дотачаем… Почему я раньше никогда не шил крыльев? Мне не приходило в голову, что они могут понадобиться человеку. Если бы я раньше шил крылья, у меня сейчас был бы опыт, и мы были бы уже где-нибудь далеко. Где-нибудь очень далеко…
Входит Вестник.
Вестник.
Свидетели Истории молчат И до суда ее не доживают. И новый опыт, только постарев, Становится всеобщим достояньем. И на могиле страшного Тифона, И на могиле мерзостной Ехидны Мы говорим: «Ну как же мы могли?» Как мы могли, чтоб злобная Горгона Одним лишь взглядом превратила в камень Отзывчивое сердце человека? Как мы могли безжизненной Химере Людские жизни в жертву приносить? Мы видим только прошлое, как будто У нас глаза сместились на затылок. Но прошлое мы тоже плохо видим: Свидетели Истории — молчат. Уходит.
Хор.
Пускай! помалкивают! Икар. Помнишь нашу канарейку?
Дедал. Ну как же. У нее были хорошие песни, а потом она сломала клетку и улетела.
Икар. Отец, она не сломала клетку, это я ее отпустил. Разве может канарейка сломать клетку?
Дедал. Да, я об этом как-то не подумал. Мне не приходило в голову, что ты можешь отпустить свою любимую канарейку. Почему же ты мне тогда не сказал?
Икар. Ты ведь и так очень сердился.
Дедал. Я? Не помню. Впрочем, ты правильно поступил, сынок. Птица — как человек: она должна быть свободна. (Помолчав.) Вот погоди, полетим мы с тобой и встретим где-нибудь нашу канарейку. Может, даже поговорим с ней — потому что если мы станем, как птицы, то, наверно, будем понимать язык птиц. Ты только не говори ей, что я сердился, когда ты ее выпустил… Ну, вот и третье крыло готово. (Примеряет себе крыло.) Еще одно, и можем с тобой отправляться.
Икар. Отец, а как же они?
Дедал. Кто?
Икар. Люди.
Хор.
Стадо! быков! Дедал. Мне нравится, что ты заботишься обо всех. Человек должен помогать человеку. Но, к сожалению, в жизни бывает не так. Ты помнишь историю с Танталом и Сизифом? Сизиф был обречен на то, чтобы вечно катить в гору камень, а Тантал, стоя по колено в реке под развесистой яблоней, умирал от голода и жажды…
Хор.
Именем! богов! Дедал. Они стояли рядом, и каждый терпел свои муки. А чего бы, казалось, проще — друг другу помочь? Уж на что Адмет был и царь, и герой, и все такое, а как
