— Тогда возьми свою шпагу.
— Давайте! — сказал Мальбрук.
— И пику возьми, и мушкеты.
— Давайте! — сказал Мальбрук.
— Винтовки и пистолеты.
— Давайте! — сказал Мальбрук.
— И бомбы, и пушки, и мины.
— Давайте! — сказал Мальбрук.
— И всякие эти машины… Мало ли что — а вдруг…
— Вдруг? — посерьезнев взглядом, тихо спросил Мальбрук. — Машин, пожалуй, не надо…
— А как же бомбы, Мальбрук? И пушки, и к ним снаряды? Ведь мало ли что — а вдруг…
— Снарядов тоже не надо. И пушек, — сказал Мальбрук.
— Винтовок и пистолетов?
— Не надо, — сказал Мальбрук.
— А копий, пик и мушкетов?
— Не надо, — сказал Мальбрук.
— Но ты же в поход собрался! Мальбрук возмутился:
— Ну вот! Когда это я собирался? Когда? Да еще — в поход!
Пирровы победы
В войне Пирра с римлянами был использован новый вид оружия — слоны. Огромные и непробиваемые, они двигались впереди конницы и пехоты, подавляя противника своей массивностью, а также неповоротливостью, которая не давала им обратиться в бегство.
Победы следовали одна за другой. При Гераклее, при Аускуле. При самых разных селах и городах.
Победы были настолько отчаянны, что в соседних странах был поднят вопрос о запрещении слонов как оружия массового уничтожения. Мирная страна Каледония предлагала вообще уничтожить слонов, чтобы не подвергать опасности будущее человечества. Каледонию поддерживала мирная страна Лангобардия.
Но слоны шли в бой и одерживали победы. Одну отчаяннее другой.
Римляне сопротивлялись. Они упорно отказывались сдаться на милость победителя, хотя милость эта была велика. Честолюбивый Пирр предлагал побежденным мир на самых достойных условиях — честолюбивые побежденные отказывались от мира. Честолюбивый Пирр отпускал пленных на родину — честолюбивые пленные возвращались обратно под стражу. К борьбе оружия прибавлялась борьба самолюбий, самая жестокая борьба, в которой не бывает ни победителей, ни побежденных.
А слоны шли в бой, подавляя неприятеля массивностью и неповоротливостью, которая мешала им обратиться в бегство.
В соседних странах обсуждался вопрос об обеспечении слонами северных государств, чтобы защитить север от южной опасности. В мирной Каледонии был акклиматизирован первый слон, второй слон был акклиматизирован в мирной Лангобардии.
Наступила знаменитая битва при Беневенте.
Слоны по-прежнему шли в бой, расчищая путь коннице и пехоте. Все было привычно и буднично, и слоны топтали людей, как топтали их в прошлой и позапрошлой битвах. И честолюбивый победитель уже послал побежденным первую просьбу о мире, от которой честолюбивые побежденные с презрением отказались, и уже никто не ждал для себя никаких неожиданностей, когда появилась первая неожиданность — стрелы, обернутые горящей паклей.
Это было удивительное зрелище, и слоны на минуту остановились, прервав свое победное шествие. А в следующую минуту (и это была вторая неожиданность), преодолев свою естественную неповоротливость, слоны повернулись и двинулись назад, топча следовавшую за ними конницу и пехоту.
При виде столь массового уничтожения соседние страны подняли вопрос о новом оружии, которое в сочетании со старым приводит к таким ужасным последствиям. Говорили, что нужно либо сразу сжечь всю эту паклю, либо обеспечить ею мирные государства, чтобы им было чем защищаться и чем нападать.
Мирная Каледония выменяла своего слона на сто тюков пакли.
Мирна Лангобардия, имевшая свою паклю, на всякий случай оставила и слона.
Между тем война продолжалась, и слоны, доставившие Пирру столько побед, на сей раз доставили ему крупное поражение. Видя это, честолюбивые римляне предложили ему мир, но честолюбивый Пирр отказался от мира. Он смотрел, как его слоны топчут его конницу и пехоту, и надменно отворачивался от римских послов, которые делали ему самые выгодные, самые достойные предложения.
Война продолжалась. Мирная Каледония перешла на строгий режим отопления, приберегая на всякий случай резервы. Мирная Лангобардия вовсю торговала паклей и потихоньку откармливала слона.
Герод великий
Герод Великий был другом Великого Брута, и он был другом Великого Кассия, и Великого Цинны, и Гальбы, и все вместе они прикончили Великого Цезаря, и это были поистине великие времена.
— Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!
Они шли на его смерть, а он об этом и не догадывался.
Так это свершилось. Великий Цезарь отошел от дел и от народа своего, и от всего этого бренного мира. Он лежал, спокойный и величественный, и консул Антоний говорил над ним речь.
— Квириты, — говорил консул Антоний, — дорогие квириты, сограждане и друзья! Сегодня мы прощаемся с нашим Цезарем. Цезарь был хороший человек, и хороший гражданин, и хороший государственный деятель.
Он навсегда останется в нашей памяти. А тех, кто его убил, и тех, кто сочувствовал этому…
Имена и тех и других составили длинные списки, в которых значились сплошь великие имена: Великий Кассий, Великий Брут, Великий Цинна и Гальба. Герод Великий был другом Великого Антония, и он сам читал эти списки, а возможно, кое-что в них и приписал. И многие из тех, кто прежде не хотел следовать за Цезарем, на сей раз последовали за ним. Великие люди, великие звания…
И это были поистине великие времена.
Великий Антоний вступил в союз с Великим Октавианом, сперва женив его на своей падчерице, а затем, в свою очередь, женившись на его сестре. Поделив таким образом родственников, они стали делить земли, что было значительно более трудным делом. В конце концов Антоний удалился на восток, а Октавиан остался на западе, и это, естественно, отдалило их друг от друга и в скором времени привело к войне.
Герод Великий был другом Великого Антония и поэтому находился с ним на востоке. Здесь ему досталась провинция, которая причиняла Риму особенно много хлопот, потому что у нее вечно возникали свои проблемы. Герод Великий занимался своей провинцией, но и не забывал следить за ходом центральных событий.
Антоний отступал. Потом наступал. Потом опять отступал и, наконец, нашел последнее убежище в объятиях красавицы Клеопатры.
Убежище это, как и все подобного рода убежища, оказалось весьма ненадежным, и Антоний скончался у красавицы на руках.
Великий Октавиан вступил на восток, и его приветствовал его друг, Герод Великий. Он приветствовал Великого Октавиана и называл его Августом, то есть священным, он устраивал пышные празднества в своей беспокойной провинции, и это были поистине великие времена.
Но беспокойная провинция оставалась провинцией беспокойной, ее волновали не центральные
