утонувшему уже ничем не поможешь.
А когда последний фонарик погашен, Солнце вдруг появляется — целое и невредимое, причём не там, где тонуло, а с противоположной стороны.
Вот чудеса! Вечером утонуло, а утром появилось как ни в чём не бывало, как будто это не его спасали всю ночь. Ведь звёзды глаз не сомкнули, спасая его всю ночь…
А может, оно и не тонуло вовсе? Представьте себе, оно не тонуло. Оно даже не купалось.
Всем показалось, что оно ушло под воду, а оно не ушло. Оно просто зашло. Зашло за горизонт, и его не стало видно. А если уж говорить по правде, никуда оно не заходило.
Просто Земля, которая всё время вращается, повернулась к Солнцу другой стороной. Сначала она была повёрнута к нему нашей стороной, а потом повернулась другой, и нам, с нашей стороны, Солнца не стало видно.
Никогда не нужно поддаваться панике;
А что нужно, чтобы не поддаваться панике?
Для этого нужно знать, что Земля вращается вокруг Солнца и вокруг себя тоже вращается, что не только ночь приходит на смену дню, но и день приходит на смену ночи…
День приходит — и снова Солнце стоит высоко, пробуя лучами холодную воду и всё никак не решаясь нырнуть.
Только к вечеру оно решится, и его снова будут спасать, и ветер тревожно загудит над землёй:
— Со-о-олнце утону-у-уло!
Гремит ли гром на Луне
Гром рождается в облаках, а на Луне ему просто негде рождаться. Па Луне нет ни облаков, ни дождей. Хотя есть Море Дождей, но самих дождей нет. И морей нет. Просто есть такое название.
И даже названия этого нет на Луне: его здесь, на Земле, для Луны придумали. На Земле есть и моря и дожди, поэтому для неё название Море Дождей звучит неплохо.
На Земле звучит неплохо. А на Луне никак не звучит. Потому что звук не может распространяться в безвоздушном пространстве. А на Луне воздуха нет.
Поэтому, Санечка, если б даже гром и прогремел на Луне, его бы всё равно никто не услышал, хоть бы он целый день над ухом гремел.
На Луне я и вопроса твоего не услышал бы. Хорошо, что ты спросил меня на Земле.
На Земле всегда можно договориться, потому что здесь очень хорошая слышимость. На Земле есть воздух, в котором распространяется звук, и вообще все условия, чтобы люди могли услышать друг друга.
Портрет Земли
Каждый, кто отправляется в дальнюю дорогу, берёт с собой портрет Земли. Хотя он всё равно не расстаётся с Землёй, куда бы он ни поехал, но он берёт с собой портрет Земли, чтоб не забыть, какая она.
Потому что если забудешь, какая она, Земля, то непременно заблудишься. А так — в какую бы ты ни забрёл тайгу, в какой бы ни заплыл океан, стоит тебе посмотреть на портрет Земли, и ты сразу поймёшь, где находишься.
Портрет Земли называется картой. Карта маленькая, но на ней помещается вся Земля, как самый большой человек помещается на самом маленьком портрете.
Но о человеке легко сказать, похож ли он на своём портрете, а о Земле это сказать трудно. Для того чтобы это сказать, нужно подняться высоко-высоко, в самый космос, и только там ты можешь одним глазом посмотреть на портрет, а другим — на Землю в иллюминатор и сравнить.
Кое-что, конечно, не совпадёт. Например, цвета, которые на портрете всегда одинаковые, а на Земле меняются в зависимости от времени года. Или города, которые на портрете обозначены кружочками, а на самом деле — какие ж они кружочки?
Но если отбросить всё, что не совпадает, портрет Земли окажется очень похожим, и ты воскликнешь, посмотрев на Землю из космоса:
— Так вот она какая, наша Земля! Вылитый портрет своего портрета!
Форма Земли
Все уже знают, что Земля круглая, а кто не знает, пусть поскорей узнает. А то получится, что он знает меньше, чем все.
А как же горы? — ты спросишь. Как же дома, телебашни, деревья, которые растут на земле? Разве они не мешают Земле быть круглой?
Давай возьмём семнадцать Останкинских башен и поставим их одну на другую…
Нет, семнадцать Останкинских башен мы не возьмём, нам их взять неоткуда. Во всём мире только одна Останкинская башня.
Можно было бы взять двадцать девять Эйфелевых башен, но Эйфелева башня тоже в мире одна.
Тогда сделаем вот что. Возьмём в нашем городе самую большую улицу и поставим все её дома один на другой. Если улица окажется достаточно большой, а дома достаточно высокими, то, возможно, поставив их один на другой, нам удастся достичь высоты самой высокой горы — Джомолунгмы.
Семнадцать Останкинских, двадцать девять Эйфелевых башен…
Так вот, на Земле эта самая Джомолунгма — всё равно что бабочка на крыше пятиэтажного дома.
Как ты думаешь: может бабочка, сев на пятиэтажный дом, изменить форму этого дома?
Точно так же не может изменить форму Земли самая высокая гора — Джомолунгма, не говоря уже о других, не таких высоких горах.
Теперь ты понимаешь, что Земле ничто не мешает быть круглой.
Возможно, гора Джомолунгма с этим не согласится. Ей, возможно, приятно думать, что она изменяет форму Земли. Так же как бабочке приятно думать, что она изменяет форму пятиэтажного дома.
И пускай себе думают.
Кто мешает им думать?
Ведь Земля не перестанет быть круглой оттого, что кто-то на Земле думает, будто он изменяет форму Земли.
Материнская земля
