писателей-путешественников, в том числе в отличие от Гончарова, необыкновенно зорко всмотрелся в облик главного героя этих путешествий — русского моряка, и открыл нам его душу. И не просто всмотрелся в лицо этого героя, но на окружающий его мир сумел посмотреть глазами этого народного героя. Сумел оценить и полюбить его, дать ему в своих произведениях «право голоса» — многие рассказы у Станюковича имеют монологический характер, причем монологи эти глубоко реалистичны. Несомненно качественное обновление морской прозы у Станюковича, углубление героического и вместе с тем драматического начала, связанного с показом народной жизни. Но заметим, что это отличие отнюдь не означает, что «героические черты характера русских моряков» остались в силу позиции, занятой Гончаровым, «за пределами его повествования». Так утверждается в интересной книге В.П. Вильчинского. Тут исследователь явно не прав, хотя нельзя с ним не согласиться, что автор «Фрегата» недостаточно внимания уделил русским морякам[164]. Станюкович шел дальше.
Станюкович, по его признанию, подчас «списывал с натуры», переносил виденное на бумагу пером очеркиста. Но и в разных произведениях, преобразованных фантазией художника, эта реальность не теряла своего лица, своей конкретности, своей живости, своей силы.
«Морская тематика дала возможность писателю запечатлеть героические черты русского национального характера и тем самым участвовать в решении одной из важнейших задач искусства», — пишет Вильчинский[165]. И это так. Если Гончаров во «Фрегате „Паллада“» указал на то, что подлинный героизм как бы растворен в толщах народных масс («Имя этим героям — легион»), то Станюкович в своих морских рассказах высветил лицо этого героя, нарисовал его индивидуальный портрет, раскрыл человеческую сущность, личностные качества.
Плавание русских моряков на Дальний Восток, освоение дальневосточных окраин было прогрессивным, гражданственным. И не случайно пафос одобрения героического в действиях русских моряков осветил многие страницы замечательных «дальневосточных» произведений писателей-реалистов — Гончарова и Станюковича.
От Иртыша до Золотого Рога
Штрихи к портрету прапорщика Комарова Николая Васильевича, ставшего первостроителем Владивостока
Его именем названа улица во Владивостоке, упоминают о нем историки, краеведы, поэты слагают стихи… Но вдруг прозвучали уже в наше время вопросы: а был ли такой прапорщик Комаров? А если и был, то чем он таким прославился, чтобы о нем помнили? Вот о нем пишет историк-краевед: «В июле 1860 года на пустынный берег бухты Золотой Рог сошел со своей командой прапорщик Н.В. Комаров. Кроме этого факта, информации о деятельности первого командира поста Владивосток практически нет». На нет, казалось бы, и суда нет: ищите данные! Но тут же следует иное: «Сегодня мы склонны идеализировать прошлое, приписывать исторические поступки тем людям, которые их не совершали». Так произошло с прапорщиком Комаровым. Заголовок этого материала: «Первый командир поста Владивосток», а подзаголовок такой: «А всегда ли он был первым в делах и помыслах своих?»
Это только присказка, а сказка впереди… Тот же автор историк-краевед, но на этот раз не в газетной статье, а в книге иронизирует по тому же поводу: прапорщик Комаров не был первым в делах и помыслах своих. «История Владивостока для большинства его жителей кажется предельно простой: летом 1860 года
Но в книге А.А. Хисамутдинова «Владивосток. Этюды к истории старого города» (1992) (а мы ведем речь о его работах) полное написание имени-отчества Комарова так и не прояснилось, но зато «нарисовалось» другое: наш знаменитый прапорщик, оказывается, был любителем Бахуса. Вот это и есть сенсационная новость! Наш автор вводит в научный оборот страничку из архива Военно-Морского Флота в Ленинграде, рапорт майора Хитрово, правда, без указаний единицы хранения (одно из тысячи пухлых дел, хранящихся на его полках). Не случайно этот этюд так называется: «Год первый. Майор Н.Н.Хитрово против прапорщика Н.В. Комарова».
Итак, майор против прапорщика… Вначале, судя по всему, прапорщиком были довольны. Он исправно докладывал о делах команды на берегу Золотого Рога. Вот, скажем, мы читаем в статье фрагмент из рапорта Н.В. Комарова командиру Уссурийского пешего батальона Амурского казачьего войска от 1 ноября 1860 года: «…имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что во вверенном мне порту построено: одна казарма, одна кухня и один офицерский дом из елового леса, крытый тесом, план всех как законченных, так и предлагаемых построек препровождаю…»[167]. Заметьте, чем занимались Комаров и его команда в первые неполные пять месяцев — строили! И зимой не останутся без дела — представьте эту первую зимовку почти на пустынном берегу, с нашими стужами и ветрами. Все надо было сделать своими руками[168]!
Но вот и рапорт самого майора Николая Николаевича Хитрово, чиновника особых поручений генерал- губернатора Восточной Сибири. Он прибыл во Владивосток на клипере «Японец» весной 1861 года, как только пролив Босфор Восточный очистился ото льда. Он отбудет отсюда в конце августа, проведя здесь несколько месяцев. То есть, по существу, после первой зимовки, почти через год после основания порта. Цель чиновника — знакомство с положением дел на месте, в частности открытие угольных месторождений. Как известно из мемуаров Бурачка, в этом деле майор особенно не преуспел, это сделают после него другие, специалисты. Но, как видим, свой след в истории поста майор Хитрово оставил. Прежде чем говорить о его главном вкладе, восхитившем краеведа, несколько слов о времени пребывания майора на посту. Как пишет автор названной статьи и книги, пробыл майор Хитрово здесь четыре месяца, во всяком случае, не больше, и то задержался с отъездом до конца августа из-за болезни своей жены. Да, он приехал сюда с женой. Зачем? Чтобы остаться на долгий период? Зачем было брать в такую вроде бы служебную командировку молодую женщину? Можно отдать должное ее мужеству, но снова возникает вопрос — зачем? Сколько неудобств и хлопот это прибытие майора с женой на необустроенный пост доставило Комарову! Так что с восхищением писать об этом не приходится. А может быть, жены не было? Но мы полагаемся здесь целиком на историка, верим ему. Ведь брал же в дальнюю поездку на восток губернатор Н.Н. Муравьев-Амурский свою жену! Но то губернатор, а тут майор…
Однако вернемся к главному. «В архиве сохранилось несколько его рапортов, которые дают нам возможность взглянуть на жизнь первых владивостокцев», — пишет А.А. Хисамутдинов[169]. К сожалению, приводит он только один из них, да и то не полностью, но, очевидно, на взгляд историка, самое важное. Что же оказалось таковым? «Во время моего пребывания в порту я неоднократно делал замечания прапорщику Комарову держать себя прилично званию офицера, как-то не напиваться в казармах вместе с солдатами», — начинает майор Хитрово, кстати, ни разу не назвав Комарова по имени-отчеству. И далее: «…я узнал, что вопреки уже отданным мною прежде приказаниям, сторож в тот вечер не поставлен[170], когда снова велел его поставить, то дежурный во второй раз пришел ко мне и доложил, что он передавал мои приказания в казарму прапорщику, но прапорщик не велел меня слушаться[171]. Тогда я попросил прапорщика Комарова к себе на квартиру[172], и, видя, что он в крайне нетрезвом виде, так что не мог стоять на ногах, не упираясь в дверь, я позвал стоявшего в отряде за фельдфебеля унтер-офицера Бородина, в присутствии которого прапорщик Комаров позволил себе мне говорить дерзости[173].
Видя, что ни совесть, ни мои замечания и выговоры прапорщику[174]
