ею немедленно. Дыхание Джой выровнялось, а руки успокоились на его бедрах, обхватывающих её с двух сторон. Касание было простым, не содержащим эротического подтекста. Отведя в сторону от её лица влажные пряди волос, Люк слушал биение их сердец и позволил себе успокоиться этим звуком и теплом воды, и ощущением целостности, которая заменила в его душе разрушенную пустоту.
Первой прервала молчание Джой. Она очень осторожно сдвинулась, выведя Люка из состояния дремоты.
— Люк, мне нужно поговорить с тобой о том, что сказал вчера Филипп. О… — она на мгновение замолчала, переведя дыхание, — о том, что я — такая же, как вы.
Люк разогнал остатки дремоты. Он сел, потянув её за собой, намереваясь развернуть её лицом к себе, но не желая выпускать из объятий слишком надолго. От адреналина биение его сердца снова ускорилось.
— Что ты хочешь знать, Джой? — спросил он очень тихо.
— Филипп сказал… он сказал, что я могу обучиться вашему языку, ну, тем, чем вы пользуетесь в образе волков, если я научусь делать то, что делаете вы.
Её голос дрожал, руки сжали его бедра, слегка царапая кожу короткими ногтями.
— Он сказал, что у меня есть способность трансформироваться. Что во мне есть ваша кровь.
Ощутив внезапный страх, Люк прикрыл глаза и сосредоточился на ответе. Он сам начал все это, вынудив Филиппа открыть то, что сам преднамеренно заставлял ее забыть. Тест, как он сам себе говорил. Тест, чтобы понять, сможет ли она принять хоть какую—то часть правды, лежащей за пределами того немногого, что она уже поняла. Тест, выявляющий, как много она помнит.
— Да, Джой. Это — правда.
Он почувствовал, как в его руках она напряглась и расслабилась снова, слишком быстро для страха или отрицания, которые он ожидал получить в ответ. Люк выдохнул, не заметив, как задержал дыхание. Итак, она, действительно, каким—то образом знала, что это правда. Но являлось ли ее кажущееся принятие отголоском скрытой памяти о том, что он рассказал ей в тот день в Валь—Каше, или это было уверенное внутреннее понимание?
— Ты обладаешь способностью, — продолжил он тихо. — И в тебе есть наша кровь. Но это не моя кровь. Это есть и всегда было твоей собственной.
Он ждал её ответа, чувствуя беспомощность от знания того, кем она была сейчас и вне его влияния.
— Ты имеешь в виду, что я всегда была такой, — промолвила она очень тихо. — Такой, как ты. Вервольфом.
Ровность её слов почти остудила его.
— Этого не может быть. Ничего, совсем ничего не происходило. Мои родители были нормальными, и я была нормальной.
Она замолчала, понурив голову. Он обхватил её лицо своими ладонями и прижал девушку к себе, большими пальцами поглаживая её высокие скулы.
— Ты могла не знать, Джоэль, — пробормотал он. — Это, должно быть, было спрятано внутри тебя, внутри твоей семьи.
Он быстро остановился, боясь вызвать призраки её прошлого.
— Кровь и дар очень редки. Время от времени мы слышим о других лугару за пределами Валь—Каше. Мой отец… — он с трудом продолжил, — мой отец не знал о том, что он — оборотень, когда мать выбрала его.
Он снова остановился, избегая воспоминаний о человеке, благодаря которому появился на свет. И который отказался от зова своей крови, оказался неспособен принять то знание, к которому сейчас так стремилась Джой.
— Это — редкая вещь, Джоэль, но не такая уж неопознанная, даже в твоей местности. И здесь нечего бояться.
Она дышала учащенно, но впервые он ощутил в ней что—то, отличное от беспокойства.
— Это должно меня пугать, — хрипло проговорила она, — должно пугать до крика, если у меня есть хоть капля рассудка. И я не совсем понимаю, почему мне не страшно.
Она захихикала — тихий затерянный звук. Обняв девушку, Люк прижал её к себе, как будто одним этим мог дать ей спокойствие и мужество принять то, кем она является.
— Я знаю, что это — правда. Не знаю, почему мне это известно, но это так, — она прижалась к нему еще крепче. Люк ощущал, как дрожит её тело у него в руках. — Пожалуй, единственный способ, чтобы понять это и доказать самой себе — увидеть всё собственными глазами. Почувствовать.
— Джой, ты можешь сделать это, если пожелаешь, — ответил он, изо всех сил желая ей храбрости. — Сила внутри тебя.
Его губы прикоснулись к мягкому серебру белокурых волос.
— Ты была бы так же красива в образе волка, как и в женском обличье.
Длительный спазм пронзил её тело, как будто картина, возникшая в его воображении, напрямую передалась ей. Это было лишь частью того, что могло бы быть возможным между ними. Посильнее прижав её к себе, он закрыл глаза и представил, каково это было бы ощущать её, бегущую рядом с собой, бледную и грациозную волчицу, почти сливающуюся со снегом.
Прижавшись щекой к её волосам, он продолжил:
— Зимними ночами ты не чувствуешь мороза. Твой мех отвергает холод. А когда бежишь, снег разлетается под твоими лапами. Твое обоняние чрезвычайно обострено, как будто целый мир раскрывается перед тобой тысячью ароматами безымянных оттенков цвета, разбрызганных по пейзажу, словно красками на холсте.
Люк услышал, как пресеклось дыхание Джой, и знал, что она чувствует то, что он описывает.
— Твои уши воспринимают каждый звук, и по сравнению с тем, что слышит человеческое ухо, каждая когда—либо сочиненная людьми мелодия является лишь слабой имитацией, отдаленной памятью того, что окружает тебя. Твоя стая общается с тобой без слов, нет ни малейшей необходимости в них. Луна настолько яркая, что даже человек, плохо видящий в ночи, способен найти дорогу. Когда начинается охота, ты ведешь стаю, потому что ты самый сильный, и здесь нет места ни гордыни, ни ревности, ни обидам. Всё заранее предопределено — это некий узор бытия, в котором ты — только часть, определяющая порядок вещей, и даже животные, на которых ты охотишься, отдают свои жизни, согласно правилу, в назначенный им час.
Он замолчал, прислушиваясь к частому биению её сердца. Затем продолжил:
— Часто добыче предначертано спастись, и тогда в конце многокилометрового пути твой желудок так же пуст, как и в начале. Твое дыхание клубится в холодном воздухе, когда ты отдыхаешь, принимая поражение, потому как оно не первое и даже не последнее и потому, что дух волка дает тебе понимание. Но в тени сладостной ночи нет ни горечи, ни гнева. Стая окружает тебя, обступает, каждый вместе с тобой. И тогда из тебя вырывается радостный вой, который сплачивает всю стаю. В то мгновение, когда стая присоединяет свои голоса к твоему, ты ощущаешь такую идиллию, что сердце щемит от красоты происходящего и печали из—за того, что ничто не вечно.
Глядя в пустоту, он проигнорировал предостережение собственных слов.
— Когда хор затихает, ты возвращаешься домой голодным и ожидаешь другого дня.
Прохладная вода обхватила их, когда ладони Джой погладили его бедра, вызывая мурашки.
— Я чувствую все это так же, как будто это происходило со мной.
Люк уткнулся носом ей в затылок.
— Потому что мы таковы, — прошептал он, — благословенные двумя мирами. Истинные волки невинны, даже когда убивают. Но они беспомощны в управлении своим миром, не способны бороться с судьбой и повернуть её к себе лицом. У нас же есть способность выбирать свой путь, мчаться, как волки, но не быть привязанными к их суровому существованию. Это — дар, данный нам. Не использовать дар…
Он замолчал, почувствовав, как её пальцы с отчаянной силой схватили его за предплечья.
— Я не готова, — её голос дрожал. — Не готова быть такой, как ты, Люк. Еще не готова.
Он утешал её звуком своего голоса и движением рук, пока дрожь не улеглась.
— Не пугайся, Джоэль. То время, когда ты должна будешь принять дар и сделать его частью себя,
