ЭПИЗОД С БЛУЖДАЮЩИМ ПОЭТОМ
Ричард Кадогэн поднял револьвер, тщательно прицелился и спустил курок. В маленьком садике прогремел выстрел и, подобно расширяющимся кругам, бегущим от камешка, брошенного в воду, беспокойство и тревога охватила местность Сент-Джон-Вуд. С пыльных деревьев, покрытых осенней золотисто-коричневой листвой, сорвалась стайка перепуганных птиц. Где-то в отдалении завыла собака.
Ричард Кадогэн подошел к мишени и обследовал ее с расстроенным видом. На ней не было ни малейшего следа выстрела.
— Промахнулся, — сказал он задумчиво. — Невероятно.
Мистер Сноуд, представитель фирмы «Сноуд, Натлинг и Орлик», издававшей литературу высокого класса, позвенел мелочью в кармане, вероятно, желая привлечь к себе внимание.
— Пять процентов с первой тысячи, — сказал он, — семь с половиной во второй. Больше мы не продадим. И без аванса.
Он смущенно кашлянул. Кадогэн вернулся на исходную позицию и, слегка нахмурясь, разглядывал револьвер.
— Конечно, из них не надо целиться, — сказал он. — Надо стрелять прямо с бедра.
Он был худощавый, стройный, с резкими чертами лица; надменные брови оттеняли строгие темные глаза. Его чопорная, пуританская наружность вводила в заблуждение — на самом деле он был дружелюбен, добр и к тому же романтичен.
— Это вам подойдет, полагаю? — продолжал Сноуд. — Это обычные условия.
Он опять покашлял. Мистер Сноуд ненавидел говорить о деньгах.
Согнувшись пополам, Кадогэн читал по книжке, лежащей у его ног на сухой редкой траве.
«При стрельбе из пистолета, — бормотал он, — стрелок смотрит на предмет, в который он целится, а не на пистолет». Нет, я хочу аванс. По меньшей мере пятьдесят фунтов.
— Откуда у вас эта мания стрелять из пистолета? — спросил Сноуд.
Кадогэн выпрямился и вздохнул. Он ощущал тяжесть каждого месяца из своих тридцати семи лет.
— Послушайте, — произнес он, — будет лучше, если мы оба будем говорить только на одну тему в данный момент. Это не Чеховская пьеса. Кроме того, вы уклоняетесь от ответа. Я просил аванс за книгу — пятьдесят фунтов.
— Натлинг… Орлик… — Сноуд смущенно развел руками.
— Эти ваши Натлинг и Орлик какие-то мифические личности, — твердо сказал Кадогэн. — Они просто козлы отпущения, которых вы выдумали, чтобы на них ложился позор за вашу собственную скупость. Возьмем меня. Я, по общему признанию, являюсь одним из трех наиболее выдающихся из ныне здравствующих поэтов. Обо мне написано три книги (все ужасно глупые, но это неважно) — явление в двадцатом веке исключительное.
— Да, да, — Сноуд встал и поднял руку, словно человек, пытающийся остановить автобус. — Разумеется, вы очень знамениты. Несомненно, — он снова откашлялся. — Но, к несчастью, из этого отнюдь не следует, что ваши книги хорошо раскупаются. Публика весьма некультурна, а фирма не настолько богата, чтобы мы могли рисковать.
— Я ухожу в отпуск и МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ, — Кадогэн отмахнулся от комара, звеневшего у его головы.
— Да, конечно, понимаю. Но ведь вы можете… Еще несколько стишков… для джазовых танцевальных песенок?..
— Разрешите доложить вам, мой дорогой Эрвин, — тут Кадогэн наставительно постучал в грудь своего издателя, — что я ДВА месяца писал стишки для танцевальной музыки, но так и не смог подобрать рифму к слову «Бритт».
— Побрит, — робко предложил Сноуд.
Кадогэн посмотрел на него с презрением.
— Кроме того, — продолжал он, — меня тошнит от необходимости зарабатывать себе на жизнь танцевальными стишками. Я обязан, конечно, содержать престарелого издателя, но всему есть предел, — и он опять постучал в грудь мистера Сноуда.
Сноуд вытер лицо платком. Его профиль представлял почти правильный полукруг — высокий лоб, скошенный назад, к лысине, загнутый крючком нос и жалкий подбородок, переходящий в шею.
— Быть может, — рискнул он, — двадцать пять фунтов?..
— Двадцать пять фунтов? Двадцать пять фунтов… — Кадогэн многозначительно помахал револьвером. — Как я могу отдохнуть на двадцать пять фунтов? Я начинаю загнивать здесь, мне все осточертело. У меня нет свежих идей, мой дорогой Эрвин. Я нуждаюсь в перемене обстановки. Мне нужны новые лица, приключения, впечатления. Как поздний Вордсворт в последние годы, я живу на свой духовный капитал.
— Поздний Вордсворт? — Сноуд хихикнул, но тут же, опасаясь, что его поведение неприлично, умолк. Кадогэн продолжал свое поучение, не обращая на него никакого внимания:
— Я в самом деле жажду романа. Поэтому-то и учусь стрелять из револьвера. И, возможно, застрелю вас, если вы не дадите мне пятьдесят фунтов.
Сноуд отступил в испуге.
— Я превращаюсь в растение. Я старею раньше времени. Сами боги постарели, когда Фрейю оторвали от ухода за золотыми яблокам!. Вы, мой дорогой Эрвин, должны были бы оплатить мне роскошный отпуск вместо того, чтобы трястись и изворачиваться из-за каких-то жалких пятидесяти фунтов!
— А не хотите ли провести несколько дней в моем загородном доме «Кекстон-Фолли»? — спросил Сноуд с робкой надеждой.
— А сможете ли вы предложить мне там волнения, приключения, прекрасных женщин?
— Ох, уж эти мне романтические причуды! — воскликнул Сноуд. — Впрочем, там находится моя жена…
Он не поколебался бы принести в жертву свою жену не только ради духовного возрождения знаменитого поэта, но и, говоря откровенно, ради кого и чего угодно. Его Эллен иногда бывала просто невыносима.
— Кроме того, — продолжал он воодушевленно, — не забывайте об этой поездке по Америке с лекциями, которые вам предлож…
— Я уже сказал вам, Эрвин, — оборвал его Кадогэн и начал ходить по лужайке взад и вперед, — что об этом не может быть и речи. Я не умею читать лекции. Я не желаю читать лекции. Я отказываюсь это делать. И мне совсем не нужна Америка. Повторяю, я старею и кисну. Я начинаю жить по расчету. Я беспокоюсь о завтрашнем дне. Сегодня утром я поймал себя на том, что оплатил счет, как только его принесли. Это надо прекратить. Живи я в другом веке, я бы пожирал еще трепещущие сердца невинных малюток, чтобы вернуть свою утраченную молодость. А теперь, — он остановился около Сноуда и хлопнул его по спине с таким энтузиазмом, что бедняга едва не упал, — я поеду в Оксфорд!
— Оксфорд! — Сноуд оправился от удара. Он был рад хотя бы временному отступлению от неприятной темы о финансовых делах. — Прекрасная идея! Я сам иногда сожалею, что перевел свое дело в Лондон. Человек, проживший там так долго, как я, не может не испытывать ностальгии.
Он самодовольно похлопал себя по лиловому жилету, плотно облегающему его пухленькую маленькую фигурку, как будто тоска по родине поднимала его кредит.
— Иначе и быть не может, — сказал Кадогэн, придавая своим патрицианским чертам выражение суровости. — Оксфорд — цветок всех городов… Хотя, может, это было сказано про Лондон? Ну, да все
