священник повернулся ко мне, и его лицо исказилось в зверином оскале. — Прочь с дороги, мальчишка. Я иду лицезреть деяния Господа Бога. — С этими словами он криво усмехнулся и шагнул внутрь старой ратуши.
Эльхстан собрался было уходить и кивком предложил мне следовать за ним, но я продолжал стоять под сгнившим навесом. Старый столяр издал глухой гортанный звук и нетерпеливо махнул рукой.
— Ты собираешься позволить ему отравить ярла? — в ужасе спросил я. — Он солгал насчет лопуха.
Я принюхался к кислому запаху болиголова, въевшемуся в мои пальцы. Эльхстан снова показал, чтобы я уходил.
— Никуда не пойду, — сказал я. — Мы не должны этого допустить. Вульфверд сошел с ума! У него в голове кишат пауки, Эльхстан.
Старик нахмурился, но я не стал гадать, что он сделает дальше, и следом за священником вошел в зал.
Кто-то подбросил в очаг дров. Сырое дерево трещало и шипело. Дрожащие языки пламени золотили едкий дым, расползающийся под балками перекрытий над спящими людьми. Вульфверд стоял перед Сигурдом, сжимая в руке кубок. Лежащие рядом с ярлом люди зашевелились, предчувствуя что-то недоброе. Вульфверд услышал звук открывшейся двери, оглянулся, увидел меня, скривил рот и снова повернулся к предводителю скандинавов. Я прошел к очагу и ощутил пахнувший в лицо жар. Эльхстан вошел в зал и присел на корточки рядом с кузнецом Сивардом.
— Твои люди спотыкаются во мраке, ярл Сигурд, — заговорил Вульфверд, голос которого был подобен скрежету меча, покидающего ножны. — Но разве долг пастуха состоит не в том, чтобы спасать свое стадо от волков?
— Убирайся прочь, жрец, — пробормотал Сигурд, почесывая золотистую бороду. — Я пересек Северное море не для того, чтобы слушать тебя. Слова вываливаются из твоего рта точно так же, как куски дерьма у козла из задницы.
Скандинавы, услышавшие это, рассмеялись так громко, что разбудили тех, кто еще спал.
— Возвращайся в свой дом Белого Христа и спи на коленях, — бросил воин, сидевший рядом с Сигурдом.
Какое-то мгновение Вульфверд молча смотрел на ярла. В свете огня я видел, что священник дрожал от ярости. Его свободная рука сжалась в кулак.
— Я пришел сюда с миром, язычник, надеялся, что ты, может быть, примешь благословение Христа, — проворчал он. — Завтра вас здесь уже не будет.
— Разве Белый Христос живет здесь? — спросил Сигурд, усмехнувшись, и обвел взглядом зал.
— Наш Господь везде, — ответил Вульфверд, строго посмотрев на англичан, находящихся в ратуше. — Я благословил бы тебя сейчас именем Христа, а утром окрестил бы, очистив от грязи, которая душит твой народ.
Я было решил, что Вульфверд передумал или же Эльхстан ошибся насчет болиголова. Возможно, священник действительно собирал лопухи для своих редеющих волос.
— Поди прочь со своими заклинаниями! — воскликнул Сигурд, отмахиваясь от Вульфверда. — А не то я попрошу своего жреца-годи превратить твои внутренности в червяков!
Старик скандинав с жидкими седыми волосами, в которые были вплетены кости, поднялся с земли и подошел к ярлу. Колдун злобно усмехнулся, другие норвежцы протянули руки к копьям и мечам.
Я прикоснулся к языческому ножу, висевшему на ремне, провел большим пальцем по извивающимся змеям, украшавшим рукоятку. Похожие висели на поясах скандинавов. Я смотрел на этих чужестранцев и пытался представить себя среди них. Почти все они были белокурыми, с бородами цвета соломы, хотя у одного волосы оказались такими же темными, как и у меня.
— Вижу, ты еще не готов принять прощение от Христа, — натянуто улыбнулся Вульфверд. — Что ж, я сделал все возможное! — воскликнул он, разводя руки. — Быть может, я нанес первый удар в битве за твою заблудшую душу! — Священник отвернулся было от Сигурда, потом снова взглянул на него и протянул руку, сжимающую кубок с медом. — Но ты хотя бы выпьешь со мной, покажешь всем, кто собрался здесь, что между нами мир?
Ярл свел губы в нитку, пожал могучими плечами, принял кубок и сказал:
— Я выпью с тобой, жрец, если ты после этого оставишь меня в покое.
Вульфверд склонил голову и отступил назад. Сигурд поднес кубок к губам.
— Нет, господин! — воскликнул я, шагнув к скандинаву. — Не пейте!
Краем глаза я увидел, как люди вокруг нас поднимаются с земли.
Вульфверд зашипел, повернулся ко мне. Его широченное лицо наполнилось такой злобой, что, казалось, готово было вот-вот лопнуть.
— Убирайся в преисподнюю, прислужник сатаны! — крикнул священник, наполняя громовым голосом весь зал.
— Придержи свой язык, жрец, — остановил его Сигурд, стряхнул с плеч овчину и устало поднялся на ноги.
Мужчины, присутствующие в зале, стали разделяться на скандинавов и англичан. Язычники потянулись за своими огромными мечами.
— Говори, красноглазый, — приказал Сигурд, повелительным движением руки, унизанной сверкающими золотыми перстнями, приказывая мне выйти вперед.
В меня уперлись тяжелые взгляды. Они сдавливали мне горло и сжимали живот. Внезапно наступила тишина, нарушаемая лишь треском пламени в очаге и ударами моего собственного сердца, гулко звучащими у меня в голове. Я кашлянул, прочищая глотку, протиснулся сквозь толпу и остановился перед Сигурдом и Вульфвердом.
— Мед отравлен, мой господин, — произнес я по-норвежски.
Ярл нахмурился и отстранил кубок. Священник, судя по всему, понял, что я предостерег скандинава, ибо осенил себя крестным знамением.
— Ложь! — воскликнул Вульфверд. — Что бы он ни изрыгал из себя — все ложь, льющаяся из гнойной пасти самого сатаны! Ложь!
Служитель божий шагнул ко мне, и я испугался, что он меня ударит.
— В таком случае выпей этот мед сам, жрец, — прорычал по-английски Сигурд, предлагая кубок Вульфверду. — Мы с тобой разделим эту чашу, но ты хлебнешь первым.
Тот закрыл глаза, поднял лицо к старым балкам перекрытий, стиснул деревянный крест, висящий на груди, и пробормотал вполголоса нечто невнятное, по-моему похожее на молитву.
— Пей! — приказал Сигурд.
В этом единственном слове содержалось столько угрозы, что я не представлял себе, кто осмелился бы ослушаться ярла.
— В мед добавлен болиголов, — сказал я, бросив взгляд на Эльхстана, который едва заметно покачал головой. — Ты выпил бы его и уснул, мой господин. — Я сделал глубокий вдох, собираясь с силами. — К полудню ты не мог бы стоять, твои ноги стали бы холодными на ощупь, и ты наделал бы в штаны.
Я не знал, верно ли последнее утверждение, но мне показалось, что оно должно будет особенно больно ужалить такого гордого человека, как Сигурд. Я сам уже увяз по уши и не видел смысла выбираться из трясины.
— Я умер бы, выпив этот мед? — спросил Сигурд, сверля меня взглядом.
Так стальной бурав вгрызается в древесину.
— Думаю, да, мой господин, — сказал я. — Завтра ты умер бы, а отец Вульфверд объявил бы, что это дело рук Господа Бога.
— Этот надутый боров похвалялся бы, что христианский бог могущественнее, чем Один, Отец всех! — взревел Сигурд, хватаясь за рукоятку меча.
Тут Вульфверд плюнул мне в лицо, сунул руку в длинный широкий рукав своей рясы и бросился на ярла. Я увидел в кулаке священника нож. Норвежец тоже его заметил, с поразительной проворностью отскочил назад и выхватил меч.
— Отец всемогущий!.. — завопил Вульфверд, а Сигурд шагнул вперед и с размаху опустил клинок ему
