изрекают их с небывалой глубокомысленностью. — Знакомо ли вам изречение: «Те, кто не помнит своей истории, обречены повторять ее»?
Только пустые взгляды в ответ.
Холлидей кивнул. Он давно перестал удивляться.
— Так я и думал. Эта цитата принадлежит Джорджу Сантаяне,7 американскому философу испанского происхождения начала двадцатого века. Напомню вам, что Адольф Гитлер, забыв уроки истории, попробовал вторгнуться в Россию зимой. А если бы он помнил неудачную попытку Наполеона, то, возможно, сконцентрировал бы усилия на Западном фронте и выиграл бы для начала войну в Европе. Если бы мы обратились к урокам истории и не забыли более чем десятилетнюю бесплодную и бесперспективную войну французов во Вьетнаме, то не повторяли бы их ошибок, чем сохранили бы тысячи жизней наших американских парней и не уронили бы репутацию нашей великой страны перед мировым сообществом.
— Это понятно, сэр! — подал голос Зитц Митчелл. — А какое отношение парни-храмовники имеют к нашей истории?
— Они стали слишком могучими и позабыли, кто их друзья, а кто враги, — ответил Холлидей. — Нечто подобное переживают сейчас Соединенные Штаты Америки. Мы вышли из Второй мировой войны с относительными потерями, если пересчитать на душу населения, меньшими, чем Канада. Нас не затронули катастрофические разрушения, которые перенесла Великобритания и континентальная Европа. Зато мы вложили огромную кучу денег в военную промышленность, в самые передовые научные исследования и разработки. Благодаря этому мы выдвинулись в лидеры мировой экономики. Мы властвуем над миром подобно тамплиерам. Люди нам завидуют. Люди озлобились…
— Одиннадцатое сентября, — угрюмо проговорил Тайванен.
— И оно в том числе, — жестко припечатал Холлидей. — А в довершение всего мы смешали религию и политику. Довод, известный еще со времен Крестовых походов: наш Бог лучше, чем ваш Бог. Помните, что гравировали нацисты на пряжках? «С нами Бог». Священные войны против женщин и детей. Католики, убивающие протестантов в Белфасте. Мы ввели войска в Ирак по надуманному поводу. Сколько людей убиты именем Бога, за так называемые «принципы веры»? Гораздо больше, чем по любым другим причинам. Вы можете обвинять людей в чем угодно, но когда к вашим спорам примешивается религия… Нужно отделять церковь от государства. Не так ли записано в нашей конституции? Но к сожалению, мы все чаще забываем об этом. И чтобы найти корни наших проблем на Ближнем Востоке, приходится обращаться к Моисею.
— Вы не верите в Бога? — спросил Пуля Грейнджер.
— Моя вера здесь совершенно ни при чем, — спокойно заметил Холлидей. — Здесь важно обнаружить причины наших бед.
— Но вы же отмахиваетесь от христианства и Библии. От Моисея и так далее… — объяснил свою мысль кадет.
— Моисей был прежде всего евреем, — вздохнул Холлидей. — Кстати, Иисус Христос тоже.
— Да, это так… — вынужденно согласился футболист.
Прозвенел спасительный звонок.
2
Подполковник Джон Холлидей вышел из Барлет-холла и остановился, наслаждаясь теплыми сумерками. Солнце ласкало нежными лучами серые громады здания Военной академии Соединенных Штатов в Вест-Пойнте. А впереди раскинулся широкий, вымощенный камнем плац, который помнил чеканный шаг отделений кадетов, марширующих по нему вот уже двести лет. Здесь приходилось бывать великим людям. Джордж Армстронг Кастер8 и Дуайт Эйзенхауэр…9 Холлидей оглядел прочие строения, возвышающиеся по левую руку подобно защитным бастионам древних крепостей. Справа, позади раскинувшегося ромбом бейсбольного поля Даблдей серебрилась лента реки Гудзон, плавно несущей свои воды к морю и Нью-Йорку.
Здесь все напоминало о былых сражениях, подвигах храбрецов, большинство из которых уже переселились в лучший мир. Поступки здешних выпускников стирались из человеческой памяти, оставаясь жить лишь на пожелтевших страницах учебников по истории. Тех книг, которые Холлидей так любил. Это всеобщее забвение навевало нерадостные мысли. Будто бы все славные победы прошлого потеряли смысл. Взять хотя бы битву при Антиетаме…10 Самый кровавый междоусобный конфликт за всю историю Соединенных Штатов, стоивший жизни двадцати трем тысячам простых американских парней, ныне превратился в скучный барельеф на стене старого корпуса, годный лишь на то, чтобы занимать увешанных фотоаппаратами туристов, вздумавших интересно провести выходные.
Холлидей вел свою собственную войну. На самом деле даже не одну, а несколько. Вьетнам, Афганистан, Ирак, а в промежутках с полдюжины совсем мелких. Принесла ли его борьба пользу или люди, сражавшиеся с ним плечом к плечу в том кровавом аду, умерли напрасно? Однозначного ответа подполковник не знал. Все так же рос мак в Афганистане, текла нефть в Ираке, зеленел рис на заливных полях вокруг Дананга, умирали от голода младенцы в Могадишо.
И конца не видел никто. Солдаты просто не задумывались о нем. Иногда путь к цели важнее, чем сама цель. А такие учебные заведения, как академия в Вест-Пойнте, исправно поставляли новые поколения офицеров — решительных, храбрых, беспрекословно выполняющих приказы начальства. Поэтому, если остановишься, начнешь слишком много думать, сомневаться или задавать каверзные вопросы, другой такой же простой парень всадит пулю тебе в голову.
Улыбнувшись своим мыслям, Холлидей сбежал по ступенькам. Во всех войнах, опасных операциях и кровавых сражениях он получил всего лишь одну-единственную рану — острый осколок гранита, вылетевший из-под колеса его «хамви»11 на проселочной дороге неподалеку от Кабула, выбил ему глаз. Вот по какой причине подполковник уволился из действующей армии и в конечном итоге оказался в академии. Превратности войны.
Он пересек Тайер-роуд и наискось по пешеходной дорожке пошел через плац. Парочка кадетов, спешивших по своим делам, вытянулись во фрунт, приветствуя старшего по званию. Третьекурсники, если судить по количеству нашивок на рукавах. Еще год — и они отправятся вместе с армией США нести свет демократии отсталым народам. «Давным-давно, в одной далекой галактике»… Холлидей покачал головой. Интересно, задавался ли когда-либо Джордж Лукас вопросом: скольких кадетов Вест-Пойнта вдохновил созданный им образ Люка Скайуокера?
Порыв прохладного ветра пролетел над плацем. Зашелестели листья на деревьях. Мурашки, словно от нехорошего предчувствия, пробежали у подполковника между лопатками. Помнится, когда-то давно матушка называла их гусиной кожей.
Миновав плац и памятник Тайеру, Холлидей перешел Джефферсон-роуд, слегка замедлил шаг около белого кирпичного дома дирекции, парадный подъезд которого охраняли две навсегда застывшие пушки позапрошлого века. Дальнейший его путь лежал вдоль опрятных зданий в викторианском стиле, составлявших Профессорскую улицу, и заканчивался у небольшого коттеджа, построенного в двадцатые годы двадцатого же века, — пожалуй, самого маленького дома на улице.
Открыв двери, подполковник словно совершил прыжок во времени. Панели из мореного дуба, витражи и встроенные шкафы. Около выложенного изразцами камина — стул фирмы «Моррис и К°» и старинная оттоманка. Картины на стенах гостиной и дорогой фарфор в кухне. Из большей спальни Холлидей сделал рабочий кабинет, разместив вдоль стен этажерки с книгами, а в меньшей оставил кровать, комод и туалетный столик, на котором держал единственную фотографию: Эми в день их свадьбы, с цветами в волосах. Она улыбалась, а за ее спиной виднелся гавайский пляж. Тогда она была молода, глаза лучились счастьем, пока, словно недавний порыв холодного ветра, не налетел рак. Болезнь вцепилась в нее в начале весны и свела в могилу уже к концу лета. Десять лет прошло, но подполковник все еще
