— Ура-а!
Люди, как эхо, повторили его возглас. Янко Приесол подтянул ремень на мундире, вышел вперед и начал речь:
— Граждане! Я хочу вам лишь сказать, что партизаны, сыновья крестьян и рабочих, к которым примкнули многие солдаты, освободили Врутки, Мартин, Микулаш, Ружомберок, Зволен, Банску-Бистрицу, а также другие города и села. Восстание против немецких поработителей и их тисовских прислужников началось и продолжает расширяться…
С шумом подъехал грузовик. Эрвин оглянулся и увидел, как из него высадились человек двадцать, сопровождаемые вооруженными партизанами.
— Это привезли гардистов из города! — закричал кто-то.
— Наверное, их расстреляют, — добавил другой голос.
Эрвин узнал среди арестованных своего коллегу по университету, активного члена «Глинковской молодежи» Ренту, который недавно предлагал ему поехать в Братиславу.
«Идиот, — подумал Эрвин, — доигрался».
Потом он протолкался поближе к трибуне, чтобы лучше слышать своего товарища детства.
— Пока не все кончено, — воодушевленно говорил Янко. — Немцы еще захотят отомстить. Но мы будем сражаться за свободу, будем заодно с партизанами. Мы не одиноки. Вместе с нами сражаются и советские партизаны. Не забывайте, что нам на помощь идет Красная Армия. И еще об одном не забывайте, когда смотрите на это красное знамя: под этим знаменем еще перед войной боролись за хлеб рабочие и крестьяне Погорелой.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Всадник остановил коня перед коттеджем доктора Главача.
Черное, усеянное звездами небо освещала луна, высоко над горами гулко жужжали моторы самолетов. Из долины дул свежий ветерок, принося на улицы Погорелой аромат лесов и полей.
И конь, и всадник смотрели в ночное небо. Конь нервно грыз удила, втягивая воздух. Его расширившиеся ноздри дрожали. Встряхнув темной гривой, он принялся рыть копытом пыльную дорогу.
Всадник соскочил с коня, привязал поводья к железной калитке, провел ладонями по длинным черным волосам, подтянул пояс на военном мундире без петлиц, с повязкой на рукаве, и позвонил.
Дверь долго не открывали. Всадник прислонился к столбу, достал из кармана трубку и, не зажигая, взял ее в рот. Наконец на веранде появились две мужские фигуры. К окну подошел высокий худой офицер, и всадник услышал его взволнованный голос:
— Нет, дружок, против меня у вас еще руки коротки. Я уже сказал вам, что солдатам приказа не дам… Да и вам запрещаю… К чему партизаны затевают это озорство? А кроме того, сообщение о немецких танках может оказаться ошибочным…
Второй мужчина, широкоплечий, слегка сутулый, закрыл за собой дверь и спокойным голосом возразил:
— Ведь я вам говорю, что сам допрашивал этого фельдфебеля. Утром по шоссе должны пройти пять танков. Впрочем, вы и сами получили это сообщение…
— Получил, получил, — проворчал офицер. — Ну и пусть эти танки пройдут. Нет у меня приказа их атаковать.
— Хорошо, будем действовать самостоятельно.
Двери открылись, и в комнату вошла высокая крепкая женщина в халате. Голова ее была обмотана полотенцем.
— Господа, — сказала она, — откройте же, пожалуйста, калитку. А то сама я в таком неподходящем виде. Кто-то позвонил, когда я купалась.
Над входом в коттедж загорелась лампа. Офицер вышел первым и военным шагом проследовал по цементной дорожке.
Когда он приблизился к железной калитке, конь заржал, а всадник закричал:
— Пан доктор дома?
— Нет, — ответил ему офицер, — а что вы хотите?
Всадник вынул изо рта трубку, неторопливо оглянулся и сказал:
— Я уполномоченный Словацкого национального комитета. Вы, случайно, не военный комендант?
Офицер вытянулся, чуть было не встал по стойке «смирно».
— Так точно, я капитан Хорват.
— Луч, — представился всадник, и они пожали друг другу руки.
— Замечательно, что вы здесь. Еще мне надо бы увидеть партизанского командира.
— Извините, но в теперешнее время, сами понимаете… — подбирал слова капитан, — есть у вас какое-нибудь удостоверение?
— Конечно, конечно, — улыбнулся Луч и показал капитану документ, потом повернул голову и, взглянув в освещенный угол при входе в коттедж, воскликнул: — Да ведь это молодой Приесол!
Янко Приесол подошел к ним.
— Товарищ Приесол! — засмеялся Луч. — Ну и здоровенный же ты вымахал! — Он обхватил его обеими руками за плечи и, не вынимая изо рта трубку, заговорил: — Партизанишь, значит? Ну, расскажи мне, как там, в России? Ох и силен ты, настоящий валибук [13].
Янко слушал и хмурился. Он вспомнил, как Луч учил его декламировать. Сколько же прошло с той поры лет? Наверное, уже десять. Нет, меньше, не более семи. Не нравилась Янко тогда его декламация. Может быть, Янко не очень понимал его? Ему казалось, что Луч несет околесицу. Но, вероятно, Луч изменился с тех пор, только волосы у него такие же длинные, как и тогда.
— Я ведаю пропагандой, знаешь, старое мое ремесло, — засмеялся Луч, а когда конь за калиткой заржал, погрозил ему кулаком. — Ну-ну! — Потом, раскуривая трубку, снова обратился к Янко: — Где твой командир?
— В Погорелой его нет, — ответил Янко.
— Я хотел бы с ним и с товарищем капитаном поговорить. Завтра. Сегодня, конечно, не к спеху… Я должен поднимать ваше настроение.
Янко сказал, что как комиссар отряда он замещает командира.
— У партизан все хорошо, — заметил он, оборачиваясь назад, — надо поднимать настроение пана капитана.
Владимир Луч обнажил в улыбке красивые белые зубы и стукнул Янко по спине:
— Вон какой ты! Вспыльчивый, как и прежде. — Он затянулся, задумался на миг и добавил: — Я слышал ваш спор насчет этих танков. Смотрите, нельзя вам друг с другом грызться. Раз дело касается чисто военной операции, надо бы подчиниться военному командованию. Восстание — прежде всего дело армии, это само собой понятно.
Капитан Хорват подошел к Лучу и слегка обиженным, но уже более спокойным голосом сказал:
— А как же иначе? У меня есть свое командование, а раз я отвечаю за участок…
— У меня приказ партизанского штаба, — прервал его Янко, — бить немцев на каждом шагу. Главное — это партизанские нападения, а не позиционная война, — пробормотал он еле слышно, вспомнив вдруг слова командира отряда: «Действовать по-партизански».
За забором раздались шаги, и калитка отворилась.
— А вот и пан доктор, — сказал капитан и пояснил Лучу: — Мой хозяин.
Доктор Главач вытер платком пот со лба, любезно поздоровался с Лучом, а потом подал руку Янко и
