против бурь океана, дают судам убежище. Скалы пробуравлены глубокими колодцами; лабиринты подземных галерей проходят там, где есть уголь или руда. Во всех пунктах, где пересекаются дороги, возникли города; они увеличились, и внутри их находятся все сокровища промышленности, искусства и науки.
Целые поколения, рождённые и умершие в нищете, которых угнетали их хозяева, и истощённые работой, оставили это громадное наследство девятнадцатому веку.
В течение целых тысячелетий миллионы людей работали, расчищая леса, осушая болота, прокладывая дороги, устраивая плотины на реках. Всякий клочок земли, который мы обрабатываем в Европе, орошён по?том многих поколений, каждая дорога имеет свою длинную историю барщинного труда, непосильной работы, народных страданий. Каждая верста железной дороги, каждый аршин туннеля получили свою долю человеческой крови.
На стенах шахт мы ещё видим свежие следы ударов заступа в окружающие каменные глыбы, а подземные галереи могли бы быть отмечены от одного столба до другого могилами углекопов, погибших в расцвете своих сил от взрывов рудничного газа, обвалов и наводнений, и мы знаем, скольких слёз, лишений и всяких страданий стоила каждая из этих могил семье, жившей на скудный заработок своего кормильца.
Города, связанные между собою железными дорогами и пароходами, представляют собою организмы, имеющие в прошлом целые века жизни. Разройте их почву— и вы найдёте один над другим целые слои улиц, домов, театров, арен, общественных зданий. Изучите их историю — и вы увидите, как цивилизация каждого города, его промышленность, его дух, медленно росли и развивались благодаря сотрудничеству всех жителей, прежде чем город сталь тем, что? он представляет теперь.
Но и в настоящую минуту ценность каждого дома, каждого завода, каждой фабрики, каждого магазина обусловлена трудом, положенным на эту точку земного шара миллионами давно погребённых в землю рабочих — и поддерживается она на известном уровне только благодаря труду легионов людей, обитающих эту точку. Каждая частица того, что мы называем богатством народов, ценна лишь постольку, поскольку она составляет часть этого огромного целого. Что? представляли бы собою лондонские доки или парижские большие магазины, если бы они не находились в центрах международной торговли? Чего стоили бы наши копи, фабрики, верфи и железные дороги, если бы не существовало масс товаров, ежедневно переправляемых по морю и по суше?
Миллионы человеческих существ потрудились для создания цивилизации, которой мы так гордимся. Другие миллионы, рассеянные по всем углам земного шара, трудятся и теперь для её поддержания. Без них от всего этого через пятьдесят лет остались бы одни груды мусора.
Даже мысль, даже гений изобретателя — явления коллективные, плод прошлого и настоящего. Тысячи писателей, поэтов, учёных трудились целые века для того, чтобы выработать знание, чтобы рассеять заблуждения, чтобы создать ту атмосферу научной мысли, без которой не могло бы явиться ни одно из чудес нашего века. Но и эти тысячи философов, поэтов, учёных и изобретателей были, в свою очередь, продуктом труда прошлых веков. Разве в течение всей их жизни их не кормили и не поддерживали, как в физическом, так и в нравственном отношении, целые легионы всевозможных рабочих и ремесленников? Разве они не черпали силы, дававшей им толчок, из окружающей их среды?
Гений Сегена, Майера и Джоуля, открывших механический эквивалент теплоты, несомненно сделал больше для того, чтобы толкнуть промышленность на новый путь, чем все капиталисты в мире. Но и сами эти гении представляют собою продукты, как промышленности, так и науки: в самом деле, нужно было, чтобы тысячи паровых машин из году в год превращали, на глазах у всех, теплоту в механическую силу, а эту последнюю в звук, свет или электричество, для того, чтобы гениальные умы могли провозгласить механическое происхождение теплоты и единство физических сил. И если мы, дети девятнадцатого века, поняли, наконец, эту идею и сумели её приложить, то это опять-таки благодаря тому, что нас подготовил к этому наш ежедневный опыт. Мыслители прошлого века тоже предвидели и высказывали её, но она осталась непонятной, потому что восемнадцатый век не вырос, как вырос наш век, около паровой машины.
Подумайте только, сколько десятилетий провели бы мы ещё в неведении этого закона, давшего нам возможность перевернуть всю современную промышленность, если бы Уатт не нашёл в Сохо умелых рабочих, воплотивших в меди и железе его теоретические соображения, усовершенствовавших его машину во всех её частях и сделавших, наконец, заключённый в её механизме пар послушнее лошади и удобнее воды, — вследствие чего она могла стать душою современной промышленности.
Всякая машина имеет в своём прошлом подобную же историю: длинную историю бессонных ночей и нужды, разочарований и радостей, второстепенных усовершенствований, изобретённых несколькими поколениями неизвестных рабочих, понемногу прибавлявших к первоначальному изобретению те мелкие подробности, без которых самая плодотворная идея остаётся бесплодной. Мало того: каждое новое изобретение представляет собою синтез, свод тысячи изобретений, предшествовавших ему в обширной области механики и промышленности.
Наука и промышленность, знание и его приложения, открытия и их практическое осуществление, ведущее к новым открытиям, труд умственный и труд ручной, мысль и продукт материального труда — всё это связано между собою. Каждое открытие, каждый шаг вперёд, каждое увеличение богатств человечества имеет своё начало во всей совокупности физического и умственного труда, как в прошлом, так и в настоящем.
По какому же праву, в таком случае, может кто-нибудь присвоить себе хотя бы малейшую частицу этого огромного целого и сказать: это моё, а не ваше?
А между тем, в течение ряда веков, прожитых человечеством, случилось так, что всё, что даёт человеку возможность производить и увеличивать свою производительную силу, было захвачено небольшой горстью людей. Мы расскажем, может быть, когда-нибудь, как именно это произошло; теперь же для нас достаточно указать на этот факт и обсудить его последствия.
В настоящее время земля, получающая свою ценность именно от потребностей всё растущего населения, принадлежит меньшинству, которое может помешать, и в самом деле мешает, народу её обрабатывать, или же не даёт ему обрабатывать её соответственно современным требованиям. Копи, представляющие собою труд нескольких поколений и потому только и имеющие ценность, что кругом их кишит промышленность и ютится густое население, точно так же принадлежат нескольким человекам, и эти несколько человек ограничивают количество добываемого угля, или даже совершенно прекращают его добывание, если они найдут нужным поднять продажную цену угля, или им встретится случай поместить свои капиталы более выгодным образом. Машины точно так же составляют собственность немногих, и даже тогда, когда данная машина представляет собою бесспорной сумму усовершенствований, внесённых в первобытный инструмент тремя поколениями рабочих, — они всё-таки принадлежат нескольким хозяевам. Если бы внуки изобретателя, построившего сто лет тому назад паровую машину для тканья кружев, явились теперь в Базель или в Ноттингем и предъявили свои права на неё, им бы ответили: «Убирайтесь вон! Эта машина вам не принадлежит!» А если бы они захотели взять её силой, их разогнали бы картечью.
Железные дороги, которые были бы не больше, как бесполезными массами железа, если бы не густота европейского населения, его промышленность, его торговля, его обмен, принадлежат теперь нескольким акционерам, которые, может быть, даже не знают, где находятся эти дороги, часто приносящие им больше дохода, чем все владения какого-нибудь средневекового короля. И если бы дети тех людей, которые умирали тысячами, копая выемки и туннели, собрались и пошли, голодной и оборванной толпой, требовать хлеба у акционеров, их разогнали бы штыками, ради ограждения «приобретённых прав».
В силу этого чудовищного устройства общества, сын рабочего не находит при своём вступлении в жизнь ни поля, которое он мог бы возделывать, ни машины, около которой он мог бы работать, иначе как под условием, что он будет уступать какому-нибудь хозяину большую часть того, что он наработает. Он должен продавать свою рабочую силу за скудное и неверное пропитание. Его отец и дед работали над осушением этого поля, над постройкой этого завода, над усовершенствованием его машин; они рыли эту копь; они работали по мере своих сил, — а кто же может дать больше этого? Между тем сам он родился на свет беднее последнего дикаря. Если ему позволят заняться обработкой поля, то только под условием, чтобы он отдал четверть жатвы хозяину, а другую четверть правительству и всяким ненужным посредникам — торговцам, акционерам железных дорог и т. д. И эта подать, взимаемая с него государством,
