какие-то пометки, да и то не в личном деле подследственного, а в небольшом блокноте. Когда Лямин закончил говорить, чекист подытожил:
— С ваших слов следует, что вы как будто ни в чем не виноваты. Даже напротив: выполнили приказ непосредственного командира. А между тем приказ Народного комиссара обороны за номером 227 прямо говорит: «Ни шагу назад!»
На несколько секунд задумавшись, майор бегло процитировал по памяти строки названого документа: «Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины…».
— То есть вы фактически отступили с боевой позиции вместе со своим командиром. Вы это понимаете, Лямин?
Андрей подавленно молчал. С того момента, как расстреляли майора Гречанина, он не надеялся на снисхождение. Единственное, чего он желал, чтобы поскорее как-то решилась его судьба. Хуже всего было жить в состоянии выматывающей неопределенности.
Но неожиданно следователь заговорил о том, что, даже несмотря на всю тяжесть совершенного Ляминым преступления, советская власть не рассматривает его как неисправимого преступника.
— Вы хороший летчик. Я навел справки: за вами числятся четыре сбитых самолета врага.
— Три, — машинально поправил Андрей.
— Не принципиально. Главное, что вы хороший храбрый летчик. Сейчас на фронте острая нехватка квалифицированных авиационных кадров. Так вот, есть распоряжение за определенные преступления направлять грамотных представителей вашей воинской специальности в особую авиационную штрафную часть.
Лямин не верил своим ушам. Он много слышал о пехотных штрафбатах, но об авиационном подразделении такого рода — впервые.
— Вы понимаете, Лямин, какое советская власть оказывает вам высокое доверие? Ведь вам снова доверит самолет и дадут возможность искупить вину в бою.
Следователь стал рассказывать Андрею, что, честно сражаясь, он даже сможет вернуть себе офицерское звание и ордена. Также по представлению командования в будущем его могут перевести в обычную часть.
— Если вы согласны, подпишите это. — Чекист подвинул Лямину какой-то листок. Андрей взял его. Но он был так взволнован, что никак не мог сосредоточиться на тексте. Все мысли Андрея крутились вокруг главной новости: ему оставляют жизнь, но главное — он снова будет летать!
Видя его состояние, следователь с понимающей улыбкой вновь протянул ему пачку с папиросами:
— Да вы не спешите. Читайте спокойно. Самое страшное для вас уже позади.
Предлагаемый Лямину документ был приложением к приговору трибунала. А точнее — это была своеобразная расписка. Будущий штрафник брал на себя обязательство не совершать вынужденную посадку в тылу немцев, не покидать с парашютом подбитый самолет над вражеской территорией, не выходить из боя без приказа командира. За нарушение любого из двадцати восьми пунктов данного документа он автоматически приговаривался к немедленной смертной казни. Также репрессиям подлежали его родственники. В тексте были указаны адреса матери и всех членов семьи старшей сестры Лямина.
Еще в документе имелся странный пункт, обязывающий нижеподписавшегося сотрудничать с органами военной контрразведки. Следователь особо остановился на этом месте в тексте. Он пояснил Андрею, что тот обязан раз в месяц составлять для начальника особого отдела части небольшую докладную записку о настроениях сослуживцев и командиров, о подозрительных разговорах и прочих происшествиях.
— Это будет лучшим проявлением благодарности с вашей стороны, — голос следователя зазвучал совсем по-дружески. Он даже впервые назвал арестованного просто по имени: — Ведь в моей власти, Андрей, было придать твоему делу такой вид, что тебе не то что самолет, даже винтовку не доверили бы. А так ты еще станешь полковником, вот увидишь.
После того как Лямин поставил под документом свою подпись, довольный следователь заговорщицки ему подмигнул и снова зачем-то вышел из-за стола. Он направился к высокому шкафу, что стоял у двери, а вернулся с парой сапог. День назад их снял с Андрея безоговорочно верящий в свою счастливую звезду Жора Пляжник. Но в отличие от вора Лямину действительно посчастливилось в этот раз обмануть смерть.
На аэродром отдельной штрафной авиагруппы Лямина привезли под конвоем. Принять арестованного должен был лично командир части. Но оказалось, что он недавно вылетел на задание.
Выйдя из штабной землянки, начальник конвоя — очень важный на вид младший лейтенант — раздраженно приказал подчиненному старшине караулить арестованного, а сам куда-то ушел. Минут сорок Андрей, словно зэк на пересылке, просидел на траве под бдительным присмотром конвойного. Все это время сновавший мимо аэродромный народ с любопытством поглядывал в сторону молодого арестанта и его охранника.
Наконец вернулся с задания командир авиачасти. Начальник конвоя перехватил его у самого штаба. Со своего места Лямин видел, как младший лейтенант протянул на подпись акт о доставке арестованного невысокому мужчине лет тридцати и небрежно кивнул в сторону Андрея. Летчик бросил оценивающий взгляд на Лямина, ловко обогнул стоящего напротив энкавэдэшника и быстрым шагом направился к новому подчиненному.
При приближении этого человека Андрея словно подбросила какая-то сила. Вскочив на ноги, к большому неудовольствию бдительного старшины, он одернул на себе гимнастерку. Рука привычно потянулась для отдания чести, чеканный рапорт заиграл на губах. Но в следующее мгновение Лямин вдруг вспомнил о потерянной при аресте пилотке и о том, что теперь он уже бывший лейтенант. Надо было привыкать униженно именовать себя по-новому: «осужденный такой-то». От одной мысли о необходимости выдавить из себя столь омерзительную фразу гортань молодого человека свело спазмом.
Коренастый летчик с ходу протянул Лямину свою широкую ладонь для рукопожатия и представился:
— Капитан Нефедов, Борис Николаевич, командир особой авиагруппы.
Растерявшийся Андрей медлил с ответом, продолжая лихорадочно соображать, как ему отрекомендоваться.
Капитан сам пришел ему на помощь, деловито поинтересовавшись:
— На «Яках» летал?
— Летал, — не моргнув, соврал Лямин, больше всего опасаясь, что «покупатель» его забракует.
— Красавец! — поставил ему промежуточную оценку командир, и тут же задал следующий вопрос:
— Где воевал?
Андрей торопливо стал перечислять фронты, на которых пришлось летать с начала войны.
— Значит, обстрелянный, — удовлетворенно заключил Нефедов и быстро развернулся всем корпусом в сторону подходящего к ним начальника конвоя.
— Что же ты делаешь? Он же боевой летчик, заслуженный фронтовик! А ты его, словно последнюю… на глазах у всей части позоришь. Ему завтра в бой идти, возможно, за линию фронта. А ты его мне под расписку сдаешь, как беглого каторжника, которому доверия нет.
— У меня приказ, — обидчиво поджал губы младший лейтенант. — И вы, товарищ капитан, демагогию тут не разводите. Не забывайте, с кем разговариваете.
— Ладно, не забуду, — задиристо пообещал Нефедов. Он быстро подписал акт и демонстративно повернулся к энкавэдэшнику спиной — лицом к Лямину.
— Пойдем, стажер, послушаешь инструктаж. Сразу начинай входить в курс дела. Через двадцать минут идем двумя эскадрильями сопровождать «пешки».[20] Пока без тебя… Завтра с утра устрою тебе экзамен на технику пилотирования. Если не соврал про боевой опыт, тоже начнешь работать. Времени на раскачку у нас тут нет. Если первые пять вылетов переживешь, то переведу
