женщиной-полковником интендантской службы. Благодаря близкому знакомству Красавчика с хозяйкой крупного складского хозяйства летчики авиагруппы стали получать новенькое офицерское обмундирование, и вскоре приобрели молодцеватый вид, перестав походить на окопников.
Нефедов быстро оценил главный талант Лени и перед очередным свиданием с завбазой одалживал ему свою парадную форму и ордена, чтобы герой-любовник мог во всей красе предстать пред своей пассией. И судя по всему, полковничиха была весьма довольна ухажером, так как через нес Красавчик умудрился достать специально для командира кое-какие предметы генеральского обмундирования, а также страшно дефицитные — американскую летную куртку «Irvinsuit» и полетные очки «Willson Mk-11» тоже производства США из только начавшихся ленд-лизовских поставок.[161] Эти очки имели небольшое солнцезащитное затемнение, что позволяло увидеть атакующего со стороны солнца врага.
Вообще, что касается коммерции и женщин — тут Леня был неудержим. В первый раз он имел большие проблемы с законом в 1938 году, еще будучи курсантом авиационного училища. Направляясь поездом в отпуск, Леня расположился на верхней полке купе мягкого вагона. Ночью в купе вошли новые пассажиры — муж и жена. Соседи познакомились, выпили за встречу. Потом курсант лег спать. А супруги отправились в вагон-ресторан. Вернулись они оттуда очень поздно и решили, что их сосед уже спит. Сели на его место, еще немного поговорили, обменялись поцелуями, после чего мужчина совершил половой акт со своей женой. А затем, удовлетворенный, залез на верхнюю полку и, потушив лампу, вскоре захрапел.
Убедившись в том, что сосед спит, возбудившийся от зрелища, свидетелем которого он оказался, курсант тихо слез с верхней полки и, раздевшись, пришел к женщине. Та в темноте решила, что около нее супруг и, находясь в полусонном состоянии, ответила на ласки мужчины и отдалась ему. Только когда все уже случилось, гладя лежащего на ней мужчину, дама по каким-то особым признакам обнаружила, что стала жертвой постороннего гражданина. Перепуганная женщина подняла крик, ее мирно храпевший муженек свалился с верхней полки прям на голову пытающегося удрать парня.
Короче, после полагающегося в таких случаях мордобоя Леня оказался в милиции. Ему грозило уголовное наказание по обвинению в изнасиловании. Но, немного поостыв, супруги передумали подавать в суд на злополучного попутчика. Муж дамы оказался небольшим начальником и не захотел, чтобы не красящая его история получила широкую огласку. Его жена — та и вовсе, встретившись в милиции с коварным обольстителем, чтобы подтвердить, что отказывается от обвинений в его адрес, украдкой бросала на молодого военного кокетливые озорные взгляды.
Во второй раз Леня чуть не угодил под суд всего за двенадцать дней до начала войны — за то, что получил на окружном складе по фальшивой накладной десять литров спирта, чтобы с размахом отметить день рождения симпатичной радистки из штаба полка. Но в неразберихе и хаосе первых дней войны армейская прокуратура то ли замяла дело, то ли документы пропали при стремительном отступлении из Белоруссии.
В штрафбат же невоздержанный на язык одессит угодил за то, что в разговоре с сослуживцами назвал проведенную комиссаром полка политинформацию «групповым сексом».
Постепенно вокруг Нефедова сформировался костяк летчиков. Среди «стариков» были не одни только штрафники. Например, Борис взял к себе в группу старого знакомого по испытательной работе Георгия Церадзе. Тот хотя и не был судим и формально мог воевать в обычном полку, но на деле, после того как побывал в плену, его не подпускали к летной работе.
Попав в новый коллектив, майор приживался в нем трудно. В результате тяжелого ранения, изуродовавшего лицо Церадзе, и какой-то личной драмы он сделался нелюдим. В редкие часы отдыха, когда летчики ходили на танцы, грузин лежал на своей койке и читал книгу или просто о чем-то мрачно думал. В общих разговорах, игре в шахматы, домино и преферанс участия не принимал.
Многим такое поведение казалось заносчивостью человека, который просто чурается иметь дело с осужденными сослуживцами. Только Нефедов знал, что когда-то «бирюк» был совсем другим: веселый, артистичный, чрезвычайно щедрый черноволосый красавец-южанин в любой компании быстро становился своим. Его утонченные кавказские тосты, прибаутки и свежие анекдоты мгновенно делали Церадзе общим любимцем. Борис не узнавал старого знакомого.
В бою же Царь, — как майора прозвали в полку, — превращался в одержимого манией убийства и равнодушного к опасности маньяка. Ведомые не могли угнаться за стремительно перемещающимся и рвущимся в самое пекло кавказцем. Нефедов несколько раз просил приятеля не лезть на рожон без надобности и заботиться о своем ведомом. Царь вспыльчиво отвечал, энергично жестикулируя:
— Если он боится, пусть летает с кем-нибудь другим! А я готов воевать в одиночку.
Появилась в поведении Церадзе еще одна странность. Он не скрывал, что презирает женщин. Впрочем, служащие в полку на различных вспомогательных должностях девушки и сами побаивались мрачного грузина со страшной маской вместо лица.
Но однажды произошла история, после которой заледеневшее сердце грузина начало потихоньку оттаивать. Вечером того дня командир послал своего заместителя слетать на разведку. Вернулся с задания майор уже затемно. В столовой ему должны были оставить ужин. Георгий дал поручение своему механику и знакомой тропинкой направился к кухне. Все уже давно поели, поэтому обычного смеха и шуток со стороны столовой слышно не было. Но тут Церадзе услышал вкрадчивый голос особиста Лакеева. Он разговаривал с какой-то девушкой, причем очень грубо:
— Не согласишься по-хорошему, я тебе такое устрою, что сама на коленях приползешь, только поздно будет. Подумай хорошенько, ты же умная, в институте до войны училась. Вот видишь, я о тебе все знаю.
Георгий остановился. Разговор происходил у полуоткрытой двери кухни. Просачивающийся из помещения слабый свет коптилки едва освещал лица мужчины и его собеседницы.
Церадзе узнал в девушке скромную официантку Свету. «Мало ему бойких подружек, за эту тихоню взялся. А ведь прижмет ее так, что никуда не денется, придет к нему в бытовку», — с отвращением подумал о похотливом чекисте Георгий. Он сошел с тропинки и, стараясь не шуметь, леском стал обходить парочку, чтобы войти в столовую.
— Извините, товарищ майор, но я должна идти, — тем временем с мольбой в голосе сказала Лакееву девушка, — у нас через семнадцать минут построение. От старшины попадет, если опоздаю.
— Забудь про старшину, — возбужденно задышал чекист. — Я ей прикажу, эта дура тебе портянки стирать будет.
Чекист обнял девушку. Она стала сопротивляться. Началась борьба. Георгий уже входил в кухню, когда услышал изумленный девичий вскрик и злой голос Лакеева:
— Это тебе, сука, чтобы не кусалась!
Послышался звук нового удара. Георгий поспешил на выручку девушке. По дороге ему очень кстати подвернулся таз с приготовленными для мойки кухонными ножами. Майор схватил два тесака для разделки мяса…
Лакеев с ужасом смотрел на страшного черного человека, внезапно появившегося из леса и чуть не пришпилившего его, словно бабочку булавкой, к ближайшей березе. Оба ножа потомственный танцор- кинжалист «положил» впритирку к голове насильника. Особист не мог произнести не слова. От страха у него что-то заклинило в голове, и толстяк только открывал и закрывал рот, словно рыба.
— Спасибо вам! — сквозь слезы благодарно крикнула Церадзе официантка и бросилась бежать.
Лакеев не посмел пожаловаться на совершившего на него «покушение» летчика. Он прекрасно понимал, что если история получит широкую огласку, то Нефедов сразу встанет на защиту Церадзе. У этих «летунов» чрезвычайно развита взаимовыручка. Это очень осложняло работу особого отдела. А ведь Лакееву начальство спускало план, и он обязан был его выполнять…
На следующий день в столовой во время завтрака официантка, улучив момент, вновь тихо шепнула Георгию: «Спасибо вам!» Теперь, случайно встречаясь, они стали здороваться, как хорошие друзья. Георгий не мог не видеть, как, едва завидев его, девушка вся преображается: на лице появляется приветливая улыбка, глаза начинают лучиться.
