и готовность беспрекословно выполнить приказ оседлавшего их ездока.
Борису рассказывал один уже успевший повоевать знакомый, что в воздухе набранные в авиацию в основном от сохи недавние крестьяне часто разбивались на взлёте, терялись в пути, а если всё же добирались до места боя, то сразу всем стадом прямолинейно набрасывались на противника и гибли десятками. Вернуться на базу китайский или северокорейский пилот мог лишь добившись победы. «Если тебе недоставало мастерства сбить вражеский самолёт, ты обязан был его таранить» — такой был у них закон. При малейшем подозрении в трусости контрразведчики хватали пилота и после пыток объявляли его саботажником или агентом Гоминьдана[26]. А дальше человека ожидало публичное обезглавливание или повешение. Вот уж поистине эти ребята являлись настоящими штрафниками! В одном бою, в котором знакомому Бориса пришлось участвовать совместно с двумя эскадрильями китайцев, из 16 их самолётов обратно на аэродром вернулись только четыре китайских «МиГа».
Впрочем, отдельная человеческая жизнь вообще мало чего стоила в этом азиатском мире. Однажды на глазах Бориса при строительстве новой взлётной полосы погиб корейский землекоп, но никто не остановился из-за этого даже на полчаса. Многотысячный муравейник, состоящий из людей с кирками, лопатами и тачками, продолжал своё броуновское движение. Труп просто засыпали землёй прямо здесь же, где человека застигла смерть. Никакой специальной могилы и прощальной церемонии скромному работяге не полагалось. Чуть позже на это место начали насыпать гравий, а потом уложили бетонные плиты…
Вскоре группа перелетела на аэродром, расположенный ближе к району боевых действий. Здесь произошёл эпизод, который немного остудил горячие головы «Одессы» и «Сынка».
Однажды утром, когда лётчики курили в беседке перед началом полётов, над их головами с рёвом пронёсся израненный «МиГ». Это был единственный уцелевший самолёт из звена истребителей, напоровшихся на неприятеля недалеко от своего аэродрома.
Пилоты «Сейбров», которые по данным радиоперехвата имели позывные «Хан» и «Чёрный пёс», применили против русских новейший тактический приём. Американцы называли его «луз дьюс» («рыхлая пара»), «Сейбры» шли с большим удалением друг от друга, имитируя неспособность держать боевой строй. На самом деле передний «джет» своей атакой как бы надавил на звено «МиГов», сделав их действия предсказуемыми д ля идущего у него за спиной главного стрелка. Как только русские истребители купились на уловку, пилот второго «Сейбра» немедленно применил новейшую ракету ближнего боя. В результате командир звена советских истребителей погиб в первые секунды боя. Затем американцы перемахнули через строй «МиГов» и вышли им в хвост…
На приземлившийся самолёт было страшно смотреть. Ему хорошо досталось. На истребителе буквально не осталось живого места. Рублёв насчитал тридцать пробоин от осколков и пуль. У «МиГа» была отрублена часть хвостового киля, вырван, как говорится, с мясом кусок крыла. От обшивки истребителя из полированного металла шёл пар…
— Чем это его так долбанули? — удивился Тюгюмджиев.
Механикам пришлось ломами и другим слесарным инструментом открывать оплавившийся фонарь, чтобы достать из кабины окровавленного и обожженного лётчика. Это зрелище отрезвляюще подействовало на горячие головы. Разговоры о «маленькой победоносной войне» сразу прекратились.
Пока не началась интенсивная боевая работа, лётчики по двое-трое наведывались в расположенный по соседству Мукден. Это делалось неофициально в обход приказа, запрещающего советским военнослужащим без крайней служебной необходимости выходить за пределы военных городков и авиабаз. Но Борис смотрел на такие отлучки своих подчинённых сквозь пальцы, главное, чтобы парни не опаздывали на полёты и не возвращались пьяными. Он и сам планировал при первой же возможности сбежать через лаз в заборе в город на экскурсию, не согласовывая свой уход с комендантом авиабазы и китайскими властями. Уж больно надоело безвылазно сидеть на аэродроме или в казарме, да и любопытно было поглазеть вблизи на загадочную жизнь местных городов. До сих пор Борис видел Мукден и Харбин только издали или с высоты.
И вот однажды на пару с «Одессой» он оказался на запруженных местным людом улицах. Борис ощущал себя моряком, сошедшим на берег в экзотической колонии. С чувством первооткрывателя он вдыхал пряную, пропахшую кунжутом и корицей атмосферу этих мест, внимательно вслушивался в необычную мелодику звучащей вокруг речи. Отсюда до границы с Кореей было рукой подать, а там давно шла большая война. Её близость хорошо ощущалась на аэродроме, на расположенной неподалеку железнодорожной станции, куда прибывали эшелоны с ранеными, а также на крупных дорогах, ведущих к границе.
Однажды Борису пришлось наблюдать за перегоном в Корею бесчисленных масс китайской пехоты. Именно перегонами, ибо плохо одетые пехотинцы не маршировали, как это принято в европейских армиях, а бежали, причём сутками, делая лишь короткие привалы Для сна. Ели славные бойцы многомиллионной армии Мао прямо на ходу. У каждого солдата за спиной имелся мешок, из которого он по приказу командира доставал сухари или рисовые шарики и жевал их, не прекращая бега. Движение армии напоминало течение полноводной реки. Насколько хватало глаз, по равнине нескончаемым потоком текла серо-зелёная в цвет солдатского обмундирования китайская армия. Глядя на это, Борис вдруг подумал, что техническое превосходство западного мира ничто в сравнении с такой силищей. И главное было даже не в подавляющем количественном превосходстве китайцев, а в принципиально другом качестве их солдата. Американский пехотинец запросто мог разорвать контракт со своим ведомством, если на передовой ему не обеспечивались приемлемые условия для жизни. В типовых договорах джи-ай[27] оговаривалась каждая мелочь вплоть до количества блоков жевательной резинки и мотков туалетной бумаги, которые должен получить в неделю каждый воюющий за свободу рядовой Соединённых Штатов. У китайцев же немногое изменилось с тех самых времён, когда военачальники приказывали утопить в реке часть собственной конницы, чтобы остальное войско быстро могло переправиться по трупам людей и лошадей на противоположный берег…
А ещё от знакомых лётчиков Борис слышал рассказы о вылазках гоминьдановских диверсантов, которые с наступлением темноты нападали на автомашины. Однажды его самого при заходе на посадку обстреляли из лесистого склона окружающих авиабазу сопок. Правда, Борис узнал об этом уже на аэродроме, когда механик показал ему несколько рваных дыр от крупнокалиберных пуль на киле его истребителя. Нефёдову довелось видеть, и как однажды на железнодорожной станции, откуда на аэродром доставлялись топливо и боеприпасы, на специально сооружённом дощатом эшафоте обезглавили двоих пойманных местной охраной шпионов. Зрелище было поистине средневековым по своей жестокости и колориту. Палач казнил приговорённых огромным топором, наподобие тех, какими мясники разделывают говяжьи туши. Он отсекал голову и тут же отбрасывал её за волосы от бревна, служащего плахой, в большую плетёную корзину…
В связи с такой напряженной обстановкой на авиабазе принимались строжайшие меры безопасности. Так, по правилам за пределами аэродрома русских должны были сопровождать китайские охранники, но так как лётчики ушли в самоволку, естественно, опекунов из местной контрразведки с ними не было. И такой расклад Бориса и Лёню вполне устраивал. Никто не указывал им, куда можно идти, а куда заходить не положено, не запрещал общаться с народом. А между тем прохожие дружелюбно улыбались белым, один из которых был одет в форму армии их страны (Лёня предпочитал ходить в самоволки в цивильном платье, чтобы не иметь дело с армейскими патрулями), громкоголосые хозяева небольших магазинчиков и ресторанов зазывали их к себе. Приход к власти коммунистов как будто не слишком отразился на жизни таких городов, как Шанхай, Мукден, Харбин. Торговля по-прежнему процветала, как и при императорах династии Цин и при японских губернаторах. Новые красные градоначальники с партбилетами КПК в кармане не спешили перекрывать полноводные реки налоговых поступлений в опустошённую многолетней войной государственную казну. Если бы не портреты Мао Цзедуна и Ленина в витринах, можно было подумать, что ты находишься, например, в Гонконге.
Борис попал в самый настоящий, как любили выражаться политработники, описывая капиталистические реалии, «город контрастов». На улицах было полно нищих и тут же бесконечные витрины
