бомбы, он побаивался оказаться в полной изоляции — один против всего западного мира, выступившего единым фронтом в этой войне на стороне южнокорейцев. Хитрый друг Мао в любой момент мог перебежать в стан врагов, вслед за прежним китайским лидером Чан Кайши, который тоже когда-то клялся в вечной дружбе кремлёвскому грузину.
Поэтому советские пилоты в Корее имели строгий приказ: в случае угрозы пленения немедленно застрелиться.
Тяжелораненый, окружённый врагами вряд ли Рублёв надеялся выжить. Помощи ему было ждать неоткуда. А мечтающие о громадной премии диверсанты периодически высовывались из укрытий, чтобы показать ему сумку с медикаментами и бутылку воды.
— Эй, русса, сдавайся! Живой будешь! Много денег будешь иметь, красивых женщин! — кричали они на ломаном русском. Они даже кинули лётчику специально отпечатанную листовку, завернув в неё камень. На листовке был изображён шикарный особняк, дорогой лимузин и прочие атрибуты красивой жизни. Крупным шрифтом в пропагандистской агитке было написано, что сдавшегося в плен офицера Красной армии ждёт премия в два миллиона долларов, если он согласится сотрудничать с американской разведкой.
Но Константин на все деловые предложения отвечал метким огнём. Последний патрон в обойме он оставил для себя…
Произошедшее потрясло Нефёдова. Гибель каждого бывшего лётчика-штрафника представлялась ему какой-то нелепой несправедливостью. Хотя по большому счёту такой исход был вполне естественным для любого из них. Неестественно выглядела бы мирная кончина в постели в присутствии нотариуса, священника и многочисленной родни.
Они были рыцарями. Своими жизнями, а часто и обликом олицетворяя символ войны, мужественности, доблести и постоянной готовности к смерти за Родину, товарища по оружию, чести. Обычно они не успевали толком обзавестись имуществом и семьёй, ибо для большинства жизнь кончалась, не успев развиться. Молодой лётчик, клявшийся в вечной любви юной деве, словно рыцарь, приносивший присягу верности до гробовой доски даме своего сердца, в сущности, связывал себя ненадолго.
Короткая, но яркая жизнь рыцарей XX века часто во многом была схожа с судьбами многих героев Средневековья. Смерть в воздухе подстерегала человека в кабине истребителя буквально на каждом шагу. Ты мог погибнуть, напоровшись на меткую очередь хвостового стрелка с бомбардировщика (при автоматическом наведении пушек радиолокатором на современных бомбардировщиках такой исход стал более чем вероятен), или не сдюжить на вираже, имея противника на хвосте. В этом не было ничего необычного. Таково традиционное воинское ремесло, которое предполагает смерть на поле брани. Таким образом, ты всего лишь закономерно повторяешь с некоторой вариацией чей-то опыт…
При осаде средневековых крепостей люди гибли сотнями в течение короткого времени. Особенно много — в специальных архитектурных ловушках-барбаканах. Идущие на приступ солдаты вынуждены были сначала скапливаться на открытой площадке под стеной, у самых крепостных ворот. К барбакану вела узкая дорожка, по сторонам которой зиял глубокий ров, часто наполненный водой. Быстро наступать по такому тесному проходу невозможно, а сзади напирает подкрепление. Попавших в ловушку со стен осыпали стрелами, булыжниками, поливали кипящей смолой. Сухая выжженная земля в таких местах быстро пропитывалась человеческой кровью, чтобы со временем прорасти кустами колючего чертополоха — самого рыцарского цветка на свете. Говорят именно так в 1497 году, штурмуя неприступную твердыню замка Гарсии-Муньос, погиб великий воин-поэт Хорхе Манрике, которому принадлежат следующие строки:
После гибели Рублёва Нефёдов решил: отныне летать на «охоту» он станет в одиночку. Хватит бессмысленных смертей! Это была уже вторая невосполнимая потеря в его группе. Уходили близкие ему люди, которым каким-то чудом повезло уцелеть в страшных мясорубках Великой Отечественной. Ведь из первого состава их особой штрафной эскадрильи, принявшей боевое крещение ещё под Сталинградом, до победы дожили всего семеро. Двоих из них Борис уже потерял здесь, в Корее, фактически в мирное время, непонятно за что.
«Теперь это только моё личное дело!» — сказал себе Нефёдов. Борису было мерзко думать о том, что высокопоставленный подонок собирается строить карьеру на чужой крови, а он ему в этом невольно пособничал. Конечно, страна нуждалась в новых технологиях, но жертвовать дорогими ему людьми Анархист больше не хотел.
Вся эта война представлялась Нефёдову постыдной авантюрой. Глубоко безнравственно было бросать солдат, вынесших на себе неимоверные тяжести борьбы с Гитлером в новые мясорубки, продиктованные не святой необходимостью спасения Родины, а текущими конъюнктурными интересами политических элит.
Сбережение нации, которая только что потеряла тридцать миллионов своих граждан, — вот что необходимо было поставить во главу угла, сделать национальной идеей.
Таким образом, его личное мнение вступило в конфликт с политической линией руководства страны и партии. Конечно, публично озвучить его Борис не мог. Как солдат он обязан был выполнять приказ. Но в его власти было сохранить своих людей.
Командир с удовольствием отправил бы всю свою команду обратно домой. Но особист группы майор Бурда обязательно истолкует это как саботаж. Да и сами бывшие штрафники — народ хулиганистый и независимый. Уж он-то знал свою банду как никто другой! Этих ухарей так просто на земле не остановишь даже приказом. «Приказывают идти в бой, умирать за Родину, — обязательно съязвит Костя Одесса или какой-нибудь ещё острослов. — А насчёт приказа прятаться в уставе ничего нет». Нет, пока однополчане рядом, они своего командира не оставят в бою.
Поэтому Борису пришлось пойти на хитрость. Он договорился с командованием корпуса, чтобы его ребят на три дня направили в тыловой дом отдыха для короткой передышки. Сам Нефёдов остался, убедив своих парней, что немного задержится, чтобы решить кое-какие канцелярские дела, договорится о капитальном ремонте потрёпанных в боях самолётов и после этого сразу вслед за ними махнёт на «курорт»…
Филипп Эсла умел рисковать, особенно когда риск неплохо оплачивался. Здесь, в Корее, за каждый сбитый новой пушкой русский МиГ ведущий тест-пилот компании «North American Aviation» получал от своего работодателя солидную премию.
Сам же испытатель мог чувствовать себя в бою практически неуязвимым и не только благодаря своему исключительному лётному мастерству, сформировавшемуся ещё в боях с пилотами Люфтваффе в 1944 году.
Экспериментальный самолёт время от времени прилетающего из Штатов «поохотиться» легендарного чернокожего аса был изготовлен из особого алюминиево-магниевого сплава с повышенными прочностными характеристиками. Благодаря такой сверхлёгкой авиационной броне, устойчивой ко многим видам боевых повреждений, а также батарее из четырёх экспериментальных скорострельных 20-мм пушек Т-160 Эсла быстро увеличивал свой асовский и банковский счета.
Но даже это оружие в какой-то момент перестало удовлетворять любимца Фортуны, которого, несмотря на цвет кожи, журналисты и политики давно превратили в икону, предмет для поклонения, национального героя. Став знаменитостью, Эсла рекламировал чемоданы, одежду, сигареты «Lucky Strike» и многое другое.
В то время как в некоторых штатах США продолжали действовать дискриминационные законы, согласно которым чёрные граждане не имели право входить в заведения «для белых», занимать в автобусах лучшие места, которые опять-таки предназначались белым, Эсла был частым гостем на элитарных вашингтонских приёмах, в домах крупных бизнесменов и политиков.
Так же в Древнем Риме знатные патриции и сенаторы считали за честь пригласить в гости раба- гладиатора, если тот имел славу непобедимого бойца арен. А римлянки, принадлежавшие к исконным и
