– Вы могли попробовать увидеть меня.
– Но я никогда не был в лагере. Я был всегда на один день расстояния во главе армии, – возразил Жильберт.
– Не всегда же вы сражались. Бывали дни и ночи, когда вы могли вернуться. Я встретила бы вас где- нибудь. Я целыми часами скакала на лошади, чтобы увидеть вас. Но вы никогда не пытались видеть меня Наконец, я сама прислала за вами, чтобы с вами поговорить, и вы не совсем довольны быть со мною здесь.
– Я не думал, что имел право покинуть мою службу и возвратиться даже ради вас.
– Вы не могли бы сдержать себя, если бы имели сильное желание быть со мной.
Жильберт долго на неё смотрел, и черты его лица сделались суровы, потому что он был оскорблён.
– Действительно ли вы думаете, что я вас не люблю? – спросил он холодно и слегка сдержанно.
– Вы никогда мне этого не говорили, – ответила она. – Вы сделали слишком мало, чтобы заставить меня поверять этому со времени нашего общего детства. Вы никогда не попробовали меня увидеть, когда вам это ничего не стоило. Вы не довольны и теперь, что находитесь здесь.
Она старалась говорить тоже холодным тоном, но невольно дрожала.
Жильберт был очень удивлён и захвачен врасплох; он медленно повторял:
– Я никогда вам не говорил этого? Никогда я не заставлял вас верить этому? О Беатриса!..
Он вспомнил проведённые им бессонные ночи, обвиняя себя, что допустил вмешаться мысли о королеве между ним и молодой девушкой, которая не знала о его любви… о часах без отдыха, когда он печально обвинял себя, о жестоких мучениях. Как она могла все это знать?
Теперь она была серьёзна, хотя начала разговор; почти смеясь. Но если сердце Жильберта не изменилось, он далеко был унесён от неё деятельностью своей жизни, принуждён скрывать все свои личные чувства и жить один или с чужими. Правда, что с виду он казался едва счастлив видеть её, и все выражение счастья исчезло из голоса Беатрисы, как только они обменялись первыми словами.
Он чувствовал себя в дурном настроении и ясно понял, что совершил какую-то большую ошибку, которую трудно будет исправить. Она же, со своей стороны, вспоминала, с какой смелостью тогда боролась с королевой за свою любовь, тогда как теперь почти не чувствовала любви.
Жильберт, стремившийся всегда встретиться лицом к лицу с опасностью, чувствовал себя в отчаянии и отказывался найти средство для выхода из затруднения. Та, которую он любил, ускользала от него, и хотя он любил её по-своему, но действительно был привязан к ней всем сердцем и не хотел её терять. Не раздумывая, он внезапно схватил её в свои объятия; её лицо было совеем близко от него, его глаза возле её глаз, их дыхание смешивалось. Она не боялась, но её веки опустились, и она сделалась совсем белая. Он покрыл поцелуями её бледный рот, её тёмные веки и вьющиеся волосы.
– Если я вас убью, вы будете знать, что я вас люблю, – сказал он.
И он обнял её ещё сильнее, и он стал её так крепко целовать, что ей стало больно, но отрадно.
Она продолжала лежать в его объятиях очень спокойно, затем медленно подняла голову; их глаза встретились, и вдруг как будто между ними упала завеса. Тогда он снова её обнял, поцелуи его были тихие и нежные.
– Я вас почти потерял, – шепнул он ей на ухо.
Нормандская служанка сидела неподвижно на берегу реки, ожидая, что её позовут. Через некоторое время они принялись разговаривать, их голоса раздавались в унисон, как их сердца. Жильберт рассказал, что произошло ночью, но Беатриса уже знала о приезде её отца.
– Он приехал за мной, Жильберт, и я уже разговаривала с ним. Случилась ужасная вещь… Говорил он вам?
– Он мне ничего не сказал, исключая, что я трус.
И он презрительно засмеялся.
– Я думаю, что он наполовину обезумел от горя.
Она остановилась и положила свою руку на руку Жильберта.
– Его жена умерла, ваша мать умерла вместе с ребёнком, которого она ему подарила.
Глаза Жильберта затуманились, и она в его объятиях почувствовала, как рука молодого человека дрогнула, а вены надулись.
– Расскажите, – просил он Беатрису, – расскажите мне все.
– Она сгорела, – продолжала молодая девушка голосом, полным ужаса. – Она заставляла моего отца притеснять своих слуг, пока они не взбунтовались; тогда она приказала повесить предводителя, который их защищал. Все владельцы и рабы поднялись против неё и сожгли замок, и ваша мать с ребёнком умерли там. Мой отец избежал этого. Теперь я снова – его единственная дочь, и он хочет меня опять взять к себе.
Жильберт опустил голову на грудь. Сначала он ничего не говорил, потому что видел лицо своей матери, но не таким, каким оно было в минуту разлуки, а тем, какое он любил, не зная, чем она была. Несмотря на то, что с тех пор произошло, он видел её, какой она была для него в детстве, и он питал к ней сострадание. Он чувствовал, что рука Беатрисы пожимает с симпатией его руку, и вернулся к ужасной истине.
– Я предпочитаю видеть её мёртвой, – сказал он с горечью, подымая голову. – Не будем более говорить о ней. Она была моя мать.
Долго он сидел, устремив глаза на реку; им овладела мысль об его одиночестве. Но нежный голос прервал его размышлении, и слова Беатрисы ответили на его мысль.
– Мы не одни, вы и я, – ответила она. И две маленькие ручки робко обхватили его шею, затем любящее симпатичное лицо поднялось к его лицу. – Не дайте меня увезти, – умоляла она.
