удовлетворена чистотой своей шеи, повернулась к американкам.
– Благословляю вас обеих. Я знаю, положение было весьма неловким. Это Роксана, его бывшая. Угрожает сорвать свадьбу и объявить развод незаконным, потому что подписала документы под принуждением. У нее действительно крыша поехала. Ник виделся со своими адвокатами в Париже, а те встретились с адвокатами ее семьи, предостерегая, что поведение Роксаны опозорит родовое имя. Барон заплатил всем, чтобы информация не попала на страницы газет. Но вся британская и европейская пресса будет завтра в церкви. Даже барон будет бессилен остановить газетчиков, если Роксана решится на какую- нибудь омерзительную выходку.
Эми облегченно улыбнулась.
– Тогда все в порядке? Ник будет здесь? Джорджина вскочила на ноги и обняла обеих подруг.
– Глупышки! Конечно, он приедет! Какая же я дурочка! Я была так занята всеми этими мелочами, свадебный завтрак, цветы, пресса, что не понимала, как вы беспокоитесь. Боитесь, что меня бросят у алтаря? Но Ник звонил всего несколько минут назад. Из Парижа. Он арендовал самолет, вылетает завтра рано утром и будет в Гетвике к девяти часам, а церемония состоится в полдень.
– А разве он не приедет сюда переодеться?
– Мона, дорогая, ты же знаешь, это плохая примета, если жених видит невесту до венчания.
Когда они вернулись к себе, Мона сказала:
– По мне, так это прозвучало как-то некоширно.
– Ты имеешь ввиду, что думаешь, будто она лгала?
Джорджина сказала правду, по крайней мере, насколько осмелилась. Судя по безумным телефонным звонкам Ника в последние дни, Лягушка окончательно свихнулась. Проблему составляли видеокассеты. Барон запер их в своем личном сейфе, подальше от любопытных глаз, но, как последний дурак, забыл, что Роксана знает код.
Ее теперешняя угроза была хуже, чем просто срыв свадебной церемонии. Роксана собиралась передать пленки прессе. Если Ник решится на женитьбу, ей безразлично, что случится с ней, отцом и родовым именем Д'Орсанвилей. Барона, конечно, могли забавлять слухи о его сексуальных наклонностях. Но даже он, со своими международными связями и политической властью, не мог рисковать скандалом с предъявлением доказательств инцеста. Д'Орсанвиль знал, что для показа по телевидению пленки слишком шокирующи, но их тайно размножат и они станут доступны всем владельцам видеомагнитофона, включая его врагов.
Это правда, что Ник звонил из Парижа меньше часа назад. Барон угрожал Роксане психиатрической клиникой, если она не вернет кассеты. После этого Лягушка стала «кроткой, как дитя», так описал ее Ник. Барон распотрошил кассеты и порезал пленку на кусочки. Втроем они смотрели на полыхающие в камине остатки.
– Роксана больше не будет надоедать нам, дорогая, – заверил Ник Джорджину. Он обожает ее. Тоскует по ней. Он увидит ее с сияющими глазами и в фате, завтра в церкви.
– Будь осторожен, любимый, над Ла-Маншем может быть туман.
– Ты ведь знаешь, какой я отличный пилот. У меня не было ни одной аварии.
Утро не могло быть прекраснее или ярче. Мона и Эми проснулись с чувством оптимизма и радостной активности. Поставщики провизии прибыли почти на рассвете. Устанавливали буфет, бар, площадку для оркестра. Двор перед особняком превратился в волшебную поляну, украшенную огромными вазами с маргаритками и другими весенними цветами. Всюду сновали многочисленные помощники, напомнившие Моне о съемках коммерческой рекламы.
Очень жаль, что все это будет убрано завтра, когда состоится ее пресс-конференция по поводу лондонской постановки «Трамвая «Желание». Джорджина, конечно, уедет в свадебное путешествие, «всего несколько дней на Ямайке», как она сказала.
– Прими их здесь. Используй дом и все, что тебе нравится. Ты хочешь покорить Лондон, Мона, я же хочу иметь возможность сказать всему свету, что все началось в Челси Мьюз!
В честь торжественного события Джорджина закрыла офисы. Все сотрудники придут к церкви к тому времени, когда «Ролле» привезет невесту и двух свидетельниц.
Приехал шофер, и Джорджина появилась в мягком свете утреннего солнца, как волшебное видение, в бледно-персиковом шелковом платье захватывающим дух своей простотой, с уложенными в умопомрачительную прическу блестящими волосами, макияжем, великолепно подчеркивающим ее естественную красоту. Драгоценные украшения состояли из жемчуга и изумрудов, исключением было лишь бриллиантовое обручальное кольцо, подходящее к тому, что она наденет у алтаря на палец Ника, и которое Джорджина купила сама.
– Собираешься куда-нибудь? – пошутила Мона. – Ты выглядишь сногсшибательно.
– Должна. Они трудились над этим с рассвета.
Визажист и парикмахер пожелали ей удачи и направились в церковь. Джорджина протянула руки американкам.
– Да и вы не замарашки!
Мона облегченно вздохнула. Хоть раз в жизни она надела подходящую вещь. Вернувшись из Израиля в Нью-Йорк, Рахиль заехала к дочери попрощаться перед поездкой в Лондон. С ней чуть не случился удар, когда она увидела, что Мона собирается надеть на свадьбу. Рахиль настаивала, что перламутрово-серый костюм от Донны Каран слишком скромен для роскошной лондонской свадьбы. Почему не надеть платье для коктейля? Что-нибудь театрально-яркое? Она же актриса, и должна одеваться, как актриса.
Нет, ма. В Лондоне ты одеваешься тем лучше, чем консервативнее. Правильно, Эми?
Выбор Эми отражал ее новоанглийскую наследственность и жизнь в качестве преподавательской жены. Платье и жакет в клеточку приглушенных тонов и нитка жемчуга с соответствующими серьгами. Густые белокурые волосы и стройная фигура опровергали ее возраст.
– Как вам нравится Эми-бабушка? Она еще выглядит на восемнадцать, верно? – воскликнула Мона.
