позади, все вздохнули с облегчением. Всех прочих обитателей поместья куда больше волновала другая процедура: предстоящее оглашение завещания. Только об этом все и думали.
– Нам может обломиться лакомый кусочек, – сообщил Бун своей невесте Мэгги Грин, впервые употребляя слово «мы». – Старик жмотом никогда не был, это я тебе точно могу сказать. Я болтался при нем девять лет, он наверняка про меня вспомнил.
– Ах, Артур, наконец-то мы сможем выкупить трактир!
Бун, видимо, решил, что лучше пока не искушать судьбу и строго прикрикнул:
– Не болтай глупостей, женщина. Если нам достанется хоть четверть от нужной суммы, считай, что крупно повезло.
– Но ведь так всегда было заведено? Что хозяин завещает часть денег и своим слугам?
– Ну, это смотря какой хозяин, – осторожно продолжил Бун, – но большинство хозяев про слуг не забывают. Думаю, я тоже могу на что-то рассчитывать. В конце концов, мало, что ль, я для него делал?
– Но тебе же за то и платили, – не преминула ввернуть Мэгги.
Бун сразу обиженно надулся и решил вообще прекратить разговор с этой ехидной девчонкой, но тут Мэгги кое-что предложила:
– Ты бы поговорил с Роско. Он был у хозяина любимчиком и, может, видел какие-нибудь документы.
– Ни черта он не видел, так и сказал на дознании. И вообще, мне этот мистер Проныра – как кость в горле. Не стану я ничего у него выпытывать.
Но хозяйское завещание не давало Буну покоя настолько, что он завел о нем разговор с Уиксом, поскольку садовник дольше всех служил в поместье. Уикс тоже ничего не знал, но чувствовалось, что и он лелеет надежду на то, что хозяин оценил его верную службу.
Волнение достигло крайней точки, когда всем слугам было велено присутствовать при чтении завещания. Это была добрая весть. Никогда еще слуги не проявляли такого рвения при исполнении хозяйских приказов.
Наконец великий момент настал. Вся прислуга собралась в гостиной. Там за столом уже восседал мистер Каммингз. Он особо рассусоливать не стал. Как только все расселись, он произнес коротенькую вводную речь и приступил к оглашению документа, сообщив предварительно, что сам к составлению его отношения не имеет, что он нашел уже готовое завещание в сейфе покойного.
Как и полагается, оно было составлено предельно четко и скрупулезно. Поместье «Жасмин» и крупная сумма денег предназначались Сильвии в пожизненное пользование, а все остальные капиталы, а со временем и то, что досталось Сильвии, должно было отойти Джулиет.
– Определить сумму тут довольно сложно, – пояснил мистер Каннингз, – но, по самым грубым минимальным прикидкам, тут в общем получается сто тридцать тысяч фунтов. Это у нас два основных пункта, – продолжил он, – но имеются и ряд дополнительных пунктов. – Он перечислил суммы, предназначенные для благотворительных учреждений и потом, наконец, начал зачитывать список изнемогших от нетерпения слуг. Никто из них не был забыт. Личному секретарю и личному помощнику причиталось по пятьдесят фунтов за каждый год службы, плюс соответствующий процент за неполный последний год, остальным слугам полагалось двадцать пять фунтов за год и соответственно часть этой суммы за набежавшие месяцы и дни этого года.
В тот вечер в поместье царило ликование, разумеется, тщательно закамуфлированное. Особенно радовался Бун, видимо, никак не ожидавший такого щедрого дара. За девять лет службы он должен был получить четыреста пятьдесят фунтов, Мэгги за четыре года дадут сотню. Теперь они выкупят у владельца трактир, и даже еще что-то останется.
Безусловно, в имении «Жасмин» произошли грандиозные перемены, но пока там шло все как прежде. Если, конечно, не учитывать самую главную перемену.
Когда Далси ушла, Лиддел долго смотрел невидящим взглядом в открытое окошко, обдумывая этот странный визит. Он честно признался себе, что давно не был так заинтригован. Бог с ней, с этой книгой, которую вознамерилась написать его клиентка, может, у нее действительно получится неплохое чтиво. Гораздо больше его заинтересовала личность самой Далси. Вряд ли она сказала правду, книга, скорее всего, была лишь поводом для того, чтобы к нему прийти. Уж не кроется ли тут что-то еще?
Он не просто так попросил у нее черновик. И ведь она явно смутилась. Но если история про книгу – чистый блеф, зачем ей все это нужно? В сущности, она призналась, что никакого черновика у нее нет. И мистер Лиддел сильно подозревал, что никаких детективов она вообще не собиралась писать. Чем больше он обдумывал их беседу, тем больше убеждался в том, что книга тут вообще ни при чем. Эту девушку явно волнует что-то другое.
Но что? Чтобы это понять, нужно было для начала прочесть записки. Он взвесил на руке папку с машинописными листками. Солидный объем, за такую работу ей пришлось выложить немалые деньги, и ему самому она готова уплатить хороший гонорар. Видимо, со смертью сэра Роланда Чаттертона было связано нечто такое, что было для этой девушки крайне важным.
Вконец заинтригованный, он начал читать записи и вскоре понял, что в показаниях свидетелей комар носа не подточит: вердикт присяжных, подтверждавший первоначальную версию, был абсолютно обоснованным и справедливым. Так чем же он так не устраивал мисс Хит?
И вдруг его осенило. Ну конечно! У нее были подозрения, что это – убийство! То есть ей было известно нечто такое, что не обсуждалось на дознании и о чем она не стала ему рассказывать.
Он снова все проанализировал и решил, что да, так оно и есть. Но если она заподозрила убийство, что ей нужно от него самого, от Лиддела? Зачем ей нужны от него несуществующие улики?
Может, она боится, что кто-то захочет обвинить ее друга, на самом деле не причастного к убийству? Нет, это едва ли. При подобных опасениях она вообще ничего бы не предпринимала. Дознание прошло благополучно, зачем же будить спящего пса? Она не могла не понимать, что само обращение за консультацией к адвокату – шаг довольно рискованный. Это же явное свидетельство того, что она хочет что-то скрыть.
А если предположить, что ее гипотетический друг, наоборот, виновен? В таком случае она тоже должна была молчать как рыба и не ходить ни к каким юрисконсультам.
