Я, в общем-то, особо не страдал по общению с этими девочками, потому что они нам были совсем «не с руки». То есть, они живут здесь в Тракторозаводском районе, а мы, практиканты жили в общежитии училища в противоположном конце города- в Кировском, куда на городской электричке было час езды.
Однако мои коллеги –практиканты, а точнее – шпана «пэтэушная» придумали выход, чтобы каждый день не ездить на электричке час – туда и час обратно. Они нашли уютное место, где можно было после второй смены остаться и переночевать. Или после первой смены пойти погулять в этом районе, а потом , как бы в третью смену со специальным вкладышем зайти и переночевать. Это место было на площадке калорифера воздушной завесы над воротами цеха. Шумно было там настолько, что не слышно было звука собственного голоса, но так было везде в цеху. Зато там было тепло, лежали мягкие подушки от сиденья дивана и от спинки, а так же мы сделали там маленькое освещение и было вполне уютно, а главное совершенно независимо, так как на эту площадку нужно было забираться по вертикальной металлической лестнице и никому из начальства там делать было нечего.
Была и ещё причина, почему я не страдал за этими девочками… Была у меня в сердце заноза любви ещё с детства, которая осталась в городе Цимлянске заканчивать школу, с которой я расстался после восьмого класса. Я уехал из города Цимлянска из-за смерти отца утонувшего в 1962-м году на рыбалке в Цимлянском море и оказался «на своих хлебах», как говорится, потому что понял, что мать , имеющая на руках годовалую сестрёнку и получающая 100 рублей зарплаты учителя начальных классов, нас двоих материально не вытянет. Да, признаться, и после того, что случилось с отцом, мне в нашем маленьком городе оставаться не хотелось. Я уехал, совершив свой самостоятельный шаг в жизнь, и с собой в душе увёз мою любовь к Нинке и её фотографию. Я любил её со второго класса, с тех пор, как она появилась в нашей школе и в нашем классе, приехав с родителями из Чернигова Западной Украины, так как отец у неё был военнослужащий и вышел в отставку.
Я однажды, попал по вызову в заточное отделение и мельком увидел одну девушку- заточницу, которая как-то очень выделялась из всех. Сейчас я могу сказать чем, а тогда просто я её увидел и всё… Я в то время ещё был практикантом и в общем, смотрел на неё, как на что-то совсем не материальное, как на картину хорошего замысла и исполнения, потому что не собирался как-то связывать себя с этим районом, но он, то есть район, сам меня к себе привязал. За меня ходатайствовал энергетик, чтобы меня после выпуска распределили именно в этот цех, так как у меня «соображалка работала», как он выражался, а я не возражал, потому что энергетик меня заинтересовал перспективой, что я буду работать на автоматических линиях. Меня восхищала эта перспектива, поскольку это было мощное предприятие с историческим прошлым , и я видел в этих автоматических линиях верх технической мысли. Одна автоматическая линия заменяла целый механический участок, а её обслуживали две девочки- операторы и один наладчик. Одна линия выполняла восемнадцать операций одновременно. А схемы электрических цепей у меня просто вызывали восторг. В детстве меня отец всегда брал с собой на рыбалку и у него иногда при забрасывании в воду стометровой закидной удочки получалась «борода», то есть, леска путалась и отец поручал распутывать мне. Не скажу, что мне это нравилось, но поскольку у меня это получалось и меня хвалил отец и другие рыбаки, естественно мне это очень нравилось. С этими электросхемами было что-то подобное.
После выпуска нас трудоустроили, распределили по общежитиям, а потом дали месячный отпуск. Естественно, я поехал к себе в Цимлянск, побыл дома, но в отпуске я не увиделся с Нинкой, потому что она была в отъезде и мне даже не сообщили, куда она уехала. Вообще-то, это я ей признавался в любви, а она по отношению ко мне вела себя очень сдержанно и мы даже не целовались. Однажды, в четвёртом классе осенью мы вынужденно спали с нею в одной постели у моей бабушки на хуторе Рынки. Правда, это «вынужденно» спланировал я. Но спали мы «валетом», то есть ногами друг к другу и когда я попытался взять её под одеялом за ногу, она так меня лягнула в интимное место, что я уже больше не рискнул на нежности. С чего она такая дикая, кто её этому научил? Я ведь не хотел чего-то особого, а просто ласки, нежности…
Вернувшись в цех после отпуска уже полноправным работником, я вспомнил про девушку из «заточки» и с удовлетворением убедился, что она в моей смене. Она , как мне показалось, была старше меня лет на пять, а мне-то было всего 17 лет. Меня ещё и не имели права допускать работать во вторую смену, хотя и в первой смене я должен был работать на час меньше, но я работал, как все. Ну, в общем , я ни на что и не надеялся, но всякий раз я старался, как бы случайно, взглянуть на неё. А взглянуть было на что. У неё была сбитая, крепкая фигурка, точёные выделяющиеся формы, но без излишеств , затянутые в ушитый по фигуре спецовочный комбинезон. Рыжие под косынкой волосы, серые, но очень выразительные глаза, которыми она владела в совершенстве, несмотря на стёкла защитных очков, а ещё у неё были пухленькие губы, которые постоянно излучали улыбку, но всё время разную. Она глазами и губами, не размыкая губ, могла сказать такое!...
И мне сказала, случайно поймав мой взгляд на себе! Что сказала? А вот что:
- Ну? И что? Запал на меня, что ли? Не ты один такой! Только смелых нет! Все вот такие! Только поглазеть! В лучшем случае язык почесать, а чувствуют, что орешек не по зубам! Надоело! Некогда мне с тобой глазки строить! Вон сколько работы!
Я тогда был от неё метрах в пяти. Я понял всё, что она сказала. Я опустил глаза в пол, подумал, вздохнул и повернулся уходить, но резко развернулся назад и увидел, что она растерянно смотрит на меня и испугалась, что я это заметил. Я чуть улыбнулся и бодро, с улыбкой ей подмигнув, стал опять разворачиваться к уходу… Она, тоже нагнув голову, искоса смотрела на меня с улыбкой, поняв моё обещание вернуться. Мне её глаза сказали, что она не против сближения, несмотря на разницу в возрасте, которую она сознавала, хотя я был закалённый ломом и лопатой в ночных разгрузках на вагонах и у меня были усики, которые я умышленно ни разу не брил. Я решил найти повод и, не привлекая внимания предложить ей сходить в кино. Повод не надо было изобретать. Через часик у нас в отделе энергетика появился мастер смены Литвинов и записал вызов в журнал вызовов. Я только пришёл с вызова и на этот вызов хотел идти другой электрик, в силу существующей у нас очерёдности , но я сказал, что схожу сам и пошёл. Оказалось, что вызвала она. Я на неё смотрел сияющими глазами, но она, стрельнув глазами в сторону мастера и других работниц, сделала такое озабоченное лицо, что я понял её требование о разумной конспирации и тоже погасил свой «прожектор» и принял деловой вид. Она сказала, что заедает кнопка «Пуск» и приходится по несколько раз нажимать. При чём, если мастер нажимает, то кнопка срабатывает, а если она, то – нет! Я улыбнулся ей и сказал:
-Так может быть причина в вас? Может быть душевное равновесие у вас нарушено?
-Нарушено!- без улыбки ответила она, - Может электрик душу отремонтировать?
Я чуть не подпрыгнул от счастья и, едва сдерживаясь, сказал:
- Ремонт будет в семь часов вечера в субботу возле «Ударника»!
- Нет! – ответила она не глядя на меня, а с серьёзным видом перебирая свёрла на своём станке, - Сегодня в восемь часов после обеда в курилке за воротами! Я задержусь, пока доминошники уйдут в цех!
- Понял!- ответил я и, едва сдерживая свои чувства, хотел уходить, но она, так же не глядя на меня возмущённо воскликнула:
-Ты забыл, зачем приходил? Кнопки-то разбери, посмотри и закрой! А, то от баб разговоров не оберёшься! И мастер глаз не спускает! Мне это ни к чему!
Без пятнадцати восемь я уже был в курилке и сидел рядом с хлопающими и орущими доминошниками, которых я терпеть не мог и сам не играл, кроме шахмат, ни во что. В восемь часов, поднявшись с мест, с эмоциями разошлись по рабочим местам мужики. Я оглянулся по сторонам и, вдруг, увидел, из-за жёлтого осеннего куста, выглянула с сигаретой Она и махнула мне рукой. Я пошёл к ней, с сожалением констатируя факт: Курящая! Ну, вообще-то, это давало повод к определению её внутренней незакомплексованности и это хорошо, но я сам в этот период бросал курить и уже неделю не курил. Я подошёл к ней, сказал:
-Привет! Ты от кого прячешься?
-Да я не хочу, чтобы наши девки на работе знали, что я курю.
-Ну, скажи, как тебя звать-то?
Вздохнув подчёркнуто протяжно она с усмешкой ,сказала:
-И так… она звалась Татьяна! Была не трезва и не пьяна! А тебя я знаю, как звать, но не спрашивай
